В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)
Шрифт:
Нтъ, въ шесть, говоритъ Карнй.
Мы никакъ не можемъ столковаться. Карнй доказываетъ намъ что-то, изъ чего мы понимаемъ только, что сто рублей погибли, и что завтра у него всего только три лошади.
Логика его не совсмъ ясна намъ. Съ тремя лошадьми еще боле причинъ пуститься въ путь съ пяти часовъ, если мы хотимъ добраться до Ананура. Посл многихъ операцій съ соломинками и часами и усиленныхъ повтореній указанія времени по-русски, Карнй, наконецъ, покоряется и киваетъ намъ въ знакъ пожеланія доброй ночи.
Повши, мы снова выходимъ наружу, чтобы взглянуть на мертвую лошадь. Зачмъ только они оттащили ее такъ далеко отъ станціи? Не скрываются ли за этимъ фактомъ отчасти здшнія кавказскія христіанскія воззрнія? Здсь, какъ и во многихъ другихъ странахъ,
Луна и звзды сіяютъ. Лошадь все еще лежитъ на прежнемъ мстъ, раздувшаяся, языческая и отвратительная, дв собаки сидятъ подл и сторожатъ ее. Но вотъ, подходитъ человкъ съ клещами въ рукахъ. То молодой еще человкъ. Онъ перекатываетъ дальше раздувшійся трупъ, подтруниваетъ надъ нимъ и говоритъ «прр», какъ будто для того, чтобы побудить мертвое животное лежать смирно. Этого онъ, можетъ статься, и не дозволилъ бы себ съ христіанскимъ трупомъ. Но вотъ, онъ снимаетъ подковы съ павшей лошади; вскор затмъ является Карнй, и оба сговариваются воспользоваться также и шкурой. Почему бы и не такъ?
Оба человка распарываютъ кожу вдоль живота и ногъ и начинаютъ обдирать животное. Карнй грустенъ и не говоритъ ни слова, но молодой человкъ жалуется, что плохо видитъ, посматриваетъ на небо и ворчитъ, словно желая сказать: тамъ наверху, сдается мн, не почистили сегодня хорошенько своей лампы! Потомъ молодой человкъ отправляется за фонаремъ и вновь возвращается. Нсколько старыхъ и молодыхъ людей приходятъ съ нимъ; они словно почуяли на немъ запахъ бойни, и съ этой минуты не могли отдлаться отъ желанія послдовать за нимъ.
Мы вс стоимъ подл и смотримъ.
Вдругъ нсколько человкъ вытаскиваютъ изъ ноженъ свои ножи и начинаютъ вмст съ другими сдирать кожу. При этомъ они, кажется, испытываютъ настоящее наслажденіе, щупаютъ руками обнаженное мясо, грются объ него и посмиваются разгоряченнымъ, глухимъ смхомъ. Или въ нихъ пробуждаются языческіе инстинкты?
Разъ, два, три, — кожа содрана съ животнаго черезъ голову, и другая лошадь подъзжаетъ съ тачкой, чтобы увезти трупъ. Вдругъ какой-то жадный человкъ погружаетъ остріе своего ножа въ животъ мертвой лошади и вскрываетъ его. У всхъ вырывается подавленное восклицаніе, какъ бы слабое выраженіе ихъ довольства, и вскор многіе роются руками во внутренностяхъ и громко разговариваютъ, словно хотятъ заглушить одинъ другого. Самъ Карнй не принимаетъ въ этомъ участія, онъ, значитъ, лучшій христіанинъ, чмъ т, другіе, онъ даже отшвырнулъ отъ себя на землю идолопоклонническую шкуру и ничего не хочетъ имть съ ними общаго. Но онъ все-таки посматриваетъ на рзню, и въ его глазахъ какъ будто даже загорается огонекъ.
Со станціи подходитъ еще человкъ, и мы едва довряемъ нашимъ собственнымъ глазамъ, это хозяинъ гостиницы. Неужто и онъ хочетъ принять участіе? Онъ приказываетъ прекратить изувченіе трупа и проситъ у Карня позволенія отрзать нкоторыя части туловища и ногъ. Карни отворачивается и отказываетъ. Хозяинъ суетъ ему деньги, и Карнй снова отворачивается, но беретъ деньги.
Тогда хозяинъ указываетъ на т куски, которые желаетъ получить, и многіе съ удовольствіемъ принимаются свжевать тушу. Хозяинъ беретъ въ помощь двоихъ человкъ и уноситъ заднія ноги и филейныя части.
Карнй настаиваетъ, чтобъ увезти на тачк останки лошади; но мясники все еще не могутъ съ ними разстаться, тамъ есть еще лакомые кусочки, и каждый раздираетъ себ свою часть легкаго или печени, а потомъ уже уходитъ съ добычей прочь. Карнй отвертывается и допускаетъ все это. Останки, увезенные, наконецъ, на тачк, все были еще достаточно велики, — то были раздувшіяся кишки.
Я невольно вспоминалъ Гаакона Адальштейнефостра на кровавомъ торжеств въ Лад. Король боролся, чтобы избгнуть конины, но народъ принуждалъ его състъ ее. Король же позналъ христіанское ученіе въ Англіи и не хотлъ вкушать лошадинаго мяса. Тогда крестьяне просили его състь по крайней мр хоть супу, но и этого не желалъ онъ, и отказался. Въ конц-концовъ они требовали только, чтобъ онъ хоть попробовалъ жиру; но нтъ, король не измнилъ своимъ убжденіямъ. Тогда крестьяне хотли напасть на него, и Сигурду Ярлу пришлось вступиться и быть посредникомъ.
Разинь только ротъ надъ котелкомъ, сказалъ онъ королю. Но ручка котелка была покрыта жиромъ отъ пара, подымавшагося отъ кушанья, и король разостлалъ прежде на ручку котла полотняный платокъ, а тамъ уже разинулъ надъ нимъ ротъ. Однако все же онъ сдлалъ это; но ни одна изъ партій не была удовлетворена, какъ говоритъ преданіе.
Легенда разсказываетъ, что на Рождество, годъ спустя посл этого, произошла новая ссора. Крестьяне собрались туда большими толпами и требовали, какъ прежде, чтобы король принесъ жертву. Но король не хотлъ этого. Выпивая кубокъ воспоминанія, онъ оснилъ его крестомъ. Что же это онъ длаетъ, сказалъ Кааръ фонъ Грютингъ. Онъ длаетъ знакъ молота Тора, отвчалъ плутоватый Сигурдъ Ярлъ.
Но крестьяне были недоврчивы, они потребовали, чтобы король пилъ кубокъ воопоминанія безъ знака Торова молотка. Король долго отказывался, наконецъ уступилъ и выпилъ кубокъ, не сотворивъ надъ нимъ крестнаго знаменія. Тогда снова выступила на сцену конина, и отъ короля потребовали, чтобы онъ сълъ ее. Но онъ отказался. Крестьяне стали угрожать ему насиліемъ, и Сигурдъ Ярлъ просилъ его уступить. Но король былъ христіанинъ англичанинъ, и его нельзя было склонить на это. Онъ сълъ только два кусочка лошадиной печенки.
Ахъ, Карнй Григорьевичъ, у тебя много предшественниковъ, и будетъ еще не мало послдователей! Такъ суждено, вроятно…
Мы возвращаемся на станцію и собираемся лечь спать. Доброй ночи. Но для чтенія у меня только старый нумеръ «Nya Prassen», который уже такъ много разъ прочитанъ мною, что я не въ состояніи хоть сколько-нибудь заинтересоваться имъ. Тамъ помщено о военномъ совт въ Ренн «Krigsr"atten і Rennes», о «Sammaiisv"arjningen mot republiken», о «Krigsryktena fran Transvaal», о «Oroligheterna i B"ohmen», о чум въ Опорто «Pest in Oporto», — но мн, право, не хотлось ложиться и еще разъ перечитывать обо всхъ этихъ вещахъ. Ахъ, я долженъ былъ еще не разъ впослдствіи довольствоваться на сонъ грядущій этимъ чтеніемъ и въ немъ искать утшенія. Только на обратномъ пути, въ равнинахъ Сербіи могъ я, наконецъ, выбросить эту старую газету за окно купэ… Я снова выхожу на дворъ и, несмотря на темную ночь, брожу по станціи. Я попадаю на задній дворъ. Это большая просторная площадка, окруженная строеніями. При мягкомъ свт луны и звздъ вижу я, какъ приходятъ и уходятъ одтые въ кафтаны люди съ лошадьми, которыхъ ставятъ въ конюшню или выводятъ изъ нея, готовя къ отъзду. Время отъ времени отворяются двери главнаго зданія, и кто-то кричитъ во дворъ непонятныя слова, потомъ изъ одной изъ конюшенъ отвчаютъ другими, столь же непонятными словами. Среди двора лежитъ верблюдъ и пережевываетъ; какой-то человкъ дразнитъ его мимоходомъ и тычетъ въ него палкой, тогда онъ принимается кричать и поднимаетъ голову до человческаго роста, не вставая съ мста. Я слышу, какъ въ стойлахъ фыркаютъ и жуютъ маисъ лошади.