Варенье
Шрифт:
– И не отпустим! – был категоричен инвалид. – Ты, Лиза, молодая, тебя могут обидеть. Молодежь сейчас плохая.
Скоро мне выходить, а я никак не мог вспомнить, где видел эту троицу. Мне хорошо знакомы были их лица. Где же я их мог видеть?.. Эта тихая Катя, улыбающаяся Лиза, инвалид с руками-культяпками… Где я их видел?
– А кошкам не нравятся бананы, – сказала вполголоса Катя.
Никто ей не ответил.
– Будем отдыхать. Ехать долго, – закрыла Лиза глаза.
– Какие-то домишки, – смотрела Катя в окно.
Им еще ехать. Я уже стал собирать вещи.
Чудовище
Вечер. Он сидел на кровати, низко опустив голову: сердился. Она, жена, совсем еще девчонка, двадцать
– Ну что ты, дорогой, не будь букой, – говорила она, заглядывая в глаза. – Ну что ты… как ребенок.
Ее маленькая розовая ручка покоилась у него не колене. Он сидел в синей в полоску с короткими рукавами рубашке, вельветовые брюки. Она была, в мелкие яркие цветы, платье; она только что пришла.
– …ну что ты…
Он отворачивался.
– Повернись ко мне! – вдруг потребовала она, обняла.
Он противился.
– Ну всякое бывает в жизни, дурачок. Ну что ты. Я люблю тебя. Мне плохо без тебя будет. У нас сын. Подумай.
– А ты думала??! – резким был его ответ.
– Ну ладно, давай забудем. Еще раз попробуем. Не уходи. Все у нас будет хорошо…
Он готов был поверить еще раз, последний; помириться: так хорошо она просила, голос – родной.Он уже больше не отстранялся. Семь лет уже в браке. …было и хорошее. Сколько он уже вот так верил, что все будет хорошо: восемь, двенадцатт, а может, больше раз.
– Ну что ты…
Рука ее лежала уже у него на бедре, и – выше. Он, кажется, сдался, – все; сейчас постель и – мир. Через постель – мир. Это было просто, удобно. Жена совращала, плела сети. Мастерица. Он ломался, капризничал… точно не мужик – тряпка, бесхарактерный. Надо было держаться, иначе – постель. …неприятный осадок, хуже похмелья. Постыдный сговор. И опять все сначала. Только не это!
– Забудем, дорогой, все плохое. Чего ни бывает в жизни.
Бесстыжие глаза жены смеялись; ее маленькие детские губки были совсем близко… Жена уже шарила под рубашкой, он не убирал ее руку.
– Нет!!! – вдруг в страхе закричал он, откинувшись.
Недобрым, мстительным был взгляд жены, он узнал его, запомнил хорошо…
В четверг он пришел с работы, жены не было дома. Она пришла в девять часов, выпивши, недовольная. И в десять тридцать, как раз по телевизору шел футбол, началось:
– Я тебе сказала, уходи! У меня будет мужчина.
Он ко всему был готов, но такое…
– Уходи! Иначе сына разбужу. Будет скандал.
Он не сомневался. Что он мог сделать? Да ничего. Он приблизительно знал, кого жена ждала. Федьку, слесаря из водоканала. Высокий худой такой парень. Тоже семейный. Остаться дома? Это – шум, соседи… Скандал. Не выход из положения. Может, можно было как-то по-хорошему, поговорить… Но жена уже заводилась. Была невменяема. Глаза шальные, лицо красное… «Что же делать?» – судорожно решал он. Жена смотрела все на часы, встреча, вероятно, была назначена на одиннадцать. Дождаться слесаря? Если жена не захотела бы, никакого слесаря не было. Только уходить, больше ничего не оставалось. И он стал одеваться. Что он мог сделать? Драться? Он не дрался. Правда, случилась одна потасовка с женой, поднял он руку на милое слабое существо… Потом были еще тумаки. Ну а так, чтобы жена ходила с синяками, – такого не было. Он с мальчишками не дрался, а тут – с женщиной. Может, от воспитания это? Жена этим и пользовалась. «Почему ты со мной живешь? – спрашивала она все. – Ты меня не любишь, я знаю. Я такая плохая. Тебе изменяю».
Он и сам не понимал, зачем мучился, столько хороших женщин. А шлюха она и есть шлюха.
Один раз тоже был скандал. Он психанул, взял со стола нож, хотел попугать. Жена руки целовала, просила прощения. На следующий день пришла под утро. И опять была постель, мир. Он почти всех любовников жены знал в лицо. Их было четыре,
Сразу после свадьбы жизнь как-то не заладилась. Ссорились. Он уходил к отцу и жил там неделю, а то и две, пока жена не приходила, не извинялась. Это скоро вошло в привычку. Плохая оказалась привычка. Конечно, не все было так плохо, случалось и хорошее, было что вспомнить. Последние годы навалилось столько плохого, что для хорошего места не осталось.
Раз он задержался на работе, пришел домой: на кухне Володька Костарев с «Энергосбыта». Рябой, не красивый мужчина и, кажется, еще с «приветом». На столе – бутылка водки. Жена, он не считал ее таковою, – бывшая, выпивши. Он не стал ругаться, ничего… Просто выгнал Володьку, чтобы не мешал и все. Привык уж. Смирился, что жена шлюха. Привык, смирился – какая разница. Тут как-то жена познакомилась с Сергеем, таксистом. Парень ничего, самостоятельный. Была у него однокомнатная квартира. Они вместе ходили, как муж с женой, регистрироваться собирались. Он не мог нарадоваться, наконец-то избавился. Только радость была преждевременной: через месяц жена вернулась, а жила она у Сергея, говорила, что первый брак – это настоящая любовь, и никакой Сергей ей не нужен. Только он не верил в эту ее настоящую любовь. Это была не любовь – насмешка, пародия, – что угодно, –но не любовь. …так издеваться, унижать и говорить про любовь – болтовня, если не кощунство. Он не любил жену, больше – ненавидел. О примирении, совместной жизни не могло быть и речи: все до такой степени было опошлено, изгажено, разрушено. Раз как-то он хотел было наладить с женой отношения… но ни нежности, ни ласки …и слова были деревянные. Все фальшь. Надувательство. Все хорошее, что раньше было, осталось в прошлом, и ничего изменить нельзя. И жена это тоже хорошо понимала. Вечером сосед приходил, просил закурить. Он хорошо знал, что надо соседу: приходил проверить – жена одна или нет. Он хотел было спросить: «Соскучился?», но промолчал.
Жена надела розовое шерстяное платье, собралась уходить. Он, дурак, чуть было не поверил, что не все еще потеряно. Хорошо хоть жена уходила, не выгоняла. Сын уже спал. Он тоже лег, но уснуть не мог: лежал, прислушивался, ждал жену, когда она застучит каблучками по лестнице. Взбегала она легко и быстро. Он прощал ей все. Но жить со шлюхой он не хотел, только – не это! Он поносил жену последними словами. Он знал, что не уснет, не успокоиться, пока жена не придет, не ляжет.
Убийство.
Я писал о любви, счастливой, неразделенной; писал о людях труда, о жизни, о смерти. Все было в моих произведениях, кроме одного – убийства, крови. Кровь же в мире если не лилась рекой, она была. Люди убивали друг друга по недомыслию, из-за денег, а то просто так, от нечего делать; убивали своих родных, близких, знакомых и – кого не знали; убивали ночью, средь бела дня. Из года в год росло число жертв терактов, заказных убийств. Неспокойная была обстановка в мире.
Все герои моих произведений были из жизни. Я с ними учился в школе, работал, так или иначе общался… Я жил жизнью своих героев. Был и плотником, и летчиком, и кузнецом, и водил корабли… Кем я только ни был в своих произведениях. Конечно, что-то я и сочинял, была фантазия, не все брал из жизни. Одним словом, я писал на заданную тему. Все было в моей власти. Я, при желании, мог быть и царем.
Итак… Стоял август. Было душно. Температура в тени тридцать пять-тридцать семь градусов. Андрей шел с работы домой. Работал он на хлебокомбинате. Электрик. Андрей был в белой рубашке, в синих в полоску брюках. На ногах – кроссовки. Он носил очки. Среднего роста, средней упитанности. Толстые некрасивые губы, широкий нос… – топорная, грубая работа. Андрей шел быстро, торопился. Губы плотно сжаты. Серьезное лицо.