Варенье
Шрифт:
– Я его действительно бью! – уверяла Лидушка.
Он не стал спорить.
– Как насчет ужина? – он хотел бы знать.
Лидушка только руками развела: пока некогда, некогда. Некогда так некогда. Через месяц он опять подошел, и опять – некогда. И так до марта месяца. Накануне восьмого марта Лидушка жаловалась подруге, он случайно подслушал, что будильник сломался. Вчера Лидушка чуть не проспала на работу. Он это взял на заметку; и на восьмое марта купил будильник, сделал Лидушке подарок. Это случилось в обеденный перерыв, в гараже никого не было, только – он и Лидушка. Он инстинктивно потянулся
– Мы так не договаривались! – вырвалась Лидушка и заторопилась в слесарку, там уже шофера резались в домино.
Месяц после праздника он все надоедал с ужином, все спрашивал, когда, да когда и – добился своего: Лидушка сдалась.
– Приду, – обещала она.
«Придет, не придет», – стоял он у гастронома после работы, гадал. Он не очень-то верил, что Лидушка придет, уж больно долго она собиралась. Лидушка не обманула, пришла. Не в настроении. Она, конечно, догадывалась, что это за ужин, не маленькая.
– Что будем пить, есть? Шампанское?
– Терпеть не могу шампанское.
– Странно.
Шампанское – женское вино. Нет, так нет. Он купил вина, водки, закуску.
– Ну ты и дорогу выбрал, – ворчала Лидушка.
Он хотел как лучше, чтобы никто не видел, пошел за домами; и надо же было такому случиться, столкнулся с мастером, Илюшиным.
– Куда это вы пошли? Можно с вами? – ехидно улыбаясь, спросил Илюшин.
Завтра все на хлебокомбинате будет известно. Илюшин обязательно проговорится, не станет молчать. Ну и что? Он не переживал. Лидушка – не девочка. Люди взрослые. Сидели на кухне. Лидушка была в серой тонкой кофте, короткая в клетку юбка, черные теплые колготки. Она пила вино, к водке не притронулась. Курила. Скоро опьянела. Она собралась было домой, но походка ее была не твердой; шатало. Да уже и темно было.
– Куда ты сейчас пойдешь? Оставайся, завтра на работу. Рано вставать.
И Лидушка осталась: у нее не было выбора. Она прошла в комнату, села на диван. Он устроился рядом.
– Лидушка, ты мне очень нравишься.
– Подожди. Не приставай, – взмолилась Лидушка. _– Дай мне прийти в себя. Понимаешь, я устала от Виктора.
Кто-то на хлебокомбинате говорил, что у Виктора случаются припадки, но кто именно говорил, он никак не мог вспомнить.
– Ну подожди, – отворачивалась Лидушка, прятала лицо. – Не торопись.
Вдруг она подалась вперед и – поцелуй ее был таким долгим, что он с трудом перевел дыхание. Вот так надо целоваться, словно говорила Лидушка. Она наотрез отказывалась ложиться спать.
– Но у меня нет второй кровати.
– Я буду спать на полу.
– Ну как «на полу»? Разве я могу позволить такое? Ты где будешь спать, у стенки? Я тебя не трону. Буду лежать, как агнец, – нес он околесицу. – Не веришь?А ты проверь.
Лидушка, наконец, легла, но раздеваться не стала. Примерно через полчаса она лежала голая. Он раздел. Лидушка ничего не слышала, спала; а, может, просто не хотела слышать, притворялась спящей. Еще одним любовником у Лидушки на хлебокомбинате стало больше. Он проснулся – на кварцевых настенных часах было ровно шесть. Лидушка вроде как спала.
Она лежала на самом краю кровати, отвернувшись. И так – всю ночь. Он еще полежал минут двадцать и встал. Он уже позавтракал, когда
Ужин явно не удался, хотя, как сказать: он получил, что хотел. Лидушка просила не торопиться, подождать; он, насильник, не хотел ждать. Нехорошо получилось, не по-людски. Он дал себе слово больше не насильничать.
Чтобы опять встретиться, поужинать, Лидушка только плечами пожимала: не знаю, некогда. Раз она все же нашла свободное время, но в последний момент появились какие-то срочные дела, и она отказалась. Он не знал как и быть: Лидушка все время была занята, при деле.
Это было в субботу, около десяти часов вечера. Он поужинал, хотел уже ложиться, что-то нездоровилось, и – звонок. Когда открыл, глазам не поверил – на лестничной площадке стояла Лидушка, изрядно подвыпивши, рядом – Томка, ее близкая подруга. Та также работала на хлебокомбинате, кладовщица; на два года старше Лидушк. Томка была совершенно трезвая.
– Мы в гости, можно? – кривляясь, спросила Лидушка.
– Конечно, конечно.
Он не ждал гостей. Но в холодильнике так все было – фрукты, спиртное, колбаса. Лидушка была в черном брючном костюме с блестками; Томка – в легком платье с глубоким вырезом на груди.
Грудь у Томки была полной и белой, как молоко. Сидели опять на кухне. Пили одно вино. Пили за знакомство, за хорошую погоду, за просто так… Томка запела. Пела она громко, на всю квартиру. Лидушка ей тихо подпевала, путая слова. Все Томкины песни были о любви. Где-то в двенадцать часов Томка ушла. Он остался один на один с Лидушкой. На этот раз он не приставал, все было чинно. Лидушка сидела в кресле, он – рядом, в другом кресле.
– Ты знаешь, я давно к тебе собиралась, но все боялась, – откровенничала Лидушка. – Соседка мне говорит, давай вместе сходим. Я не пошла с ней. Ты знаешь Якубовича? Художник. Сватался ко мне. Семенов тоже говорит мне, я бы на тебе женился, если бы не семья. Механик ко мне все пристает.
Про механика он знал, видел как он с Лидушкой обнимался.
– Если что не по мне, я и обматерить могу. Я – такая. Я – стерва.
Где-то он читал, что стерва – женщина неглупая, с чувством собственного достоинства, амбициозна. Лидушка рассказывала о зяте, как он пил, нигде не работал. Он не слушал, было неинтересно, тянуло на сон.
Он не выдержал:
– Давай отдыхать. Что-то нездоровится мне.
Лидушка быстро разделась до нижнего белья и легла, под одеялом все остальное сняла. Она лежала тихая, послушная, со всем согласная; была потная, словно неделю не мылась. После интима Лидушка отвернулась и, как он ни просил повернуться лицом, так и не повернулась.
Было восемь часов.Он лежал, не спал: выспался. В девятом часу Лидушка встала, умылась, прошла на кухню, выпила холодной воды из-под крана. Он тоже встал. Лидушка в прихожей у зеркала красила губки. Вид у нее был усталый, даже какой-то болезненный.
– Скоро у тебя день рождения, что тебе подарить, дорогая? – не хотел он, чтобы Лидушка ушла, не попрощавшись. – Хочешь цветы?
– Только не цветы.
– Ты меня удивляешь. От шампанского отказываешься…
– Да! Я – такая!
– Когда мы встретимся?