Винный склад
Шрифт:
— Справедливо ли это, донъ-Ферминъ? Оттого что я не разыгрываю комедій, какъ вс эти… доносчики и ябедники, которые бгуть къ обдн, заказанной дономъ-Пабло и его семьей, меня вышвыривають на улицу… Признайтесь откровенно и по правд: работаешь какъ волъ, а на тебя плюють, не такъ ли, кабальеросы?
И онъ обратился съ этимъ вопросомъ въ толп «своихъ друзей», рабочихъ, слушавшихъ его на нкоторомъ разстояніи и осыпавшихъ проклятіями Дюпона.
Ферминъ зашагалъ съ нкоторою поспшностью. Инстинктъ самооохраненія подсказывалъ ему, что для него опасно оставатъся дольше среди людей, ненавидвшихъ еро принципала.
И пока онъ направлялся въ контору, гд его ждали съ отчетомъ, онъ думалъ о вспыльчивомъ характер
«А въ сущности вдь онъ не дурной человкъ», сказалъ онъ про себя.
Да, не дурной… Ферминъ вспомнилъ капризную и порывистую щедрость, съ которою онъ по временамъ помогалъ людямъ, впавшимъ въ нужду. Но взамнъ денегъ онъ требовалъ полнаго подчиненія своей вол и своимъ желаніямъ, а его религіозность или, врне, ханжество его коренилось въ безконечной благодарности, которую онъ чувствовалъ къ Провиднію за то, что оно посылало успхъ дламъ торговой фирмы и служило опорой общественнаго строя.
II
Когда донъ-Пабло Дюпонъ со своимъ семействомъ здилъ на денекъ въ знаменитый свой виноградникъ въ Марчамал, одно изъ развлеченій его въ деревн состояло въ томъ, что онъ заставлялъ сеньора Фермина, стараго приказчика, появлятъся передъ монахами іезуитскаго или доминиканскаго ордена, безъ присутствія крторыхъ не обходилась ни одна изъ его поздокъ.
— Слушайте, сеньоръ Ферминъ, — говорилъ онъ, призвавъ старика на большую площадь передъ домами Марчамалы, составлявшими чутъ ли не цлый городокъ, — крикните что-нибудъ рабочимъ, но повелительнымъ тономъ, какъ въ то время, когда вы были въ числ «красныхъ» и участвовали въ партизанской войн въ горахъ.
Приказчикъ улыбался, видя, что его хозяину и его друзьямъ въ рясахъ и капюпгонахъ доставляло удовольствіе слушатъ его, но въ этой улыбк крестьянина себ на ум нельзя было разобратъся, кроется ли въ ней насмшка или какое-либо другое чувство? Довольный тмъ, что онъ можетъ доставить нсколько минутъ отдыха рабочимъ, которые, нагибая спину посреди виноградныхъ лозъ, поднимали и опускали свои тяжелыя мотыки, старикъ съ комичной суровостью подходилъ къ краю площади, и разражался продолжительнымъ и оглушительнымъ возгласомъ:
— За-а-а-курива-а-ай!
Блестящія мотыки переставали сверкать среди виноградныхъ лозъ, и длинный рядъ виноградарей съ обнаженной грудью принимались тереть себ руки, онмвшія отъ рукояти мотыки, и затмъ медленно вытаскивали изъ кисетовъ вс приспособленія для куренія.
Старикъ длалъ то же, что и они, и съ загадочной улыбкюй принималъ похвалы сеньоровъ громовому его голосу и интонаціи полководца, съ которой онъ отдавалъ приказанія своимъ людямъ. Онъ свертывалъ сигару и медленно курилъ ее, чтобы бдные рабочіе воспользовались нсколькими лишними минутами отдыха, благодаря хорошему настроенію духа хозяина.
Когда онъ докуривалъ сигару, для сеньоровъ наставалъ новый моментъ развлеченія, старикъ опять начиналъ шагать съ дланной суровостью, и, отъ звука его голоса дрожало эхо сосднихъ холмовъ:
— За-а-ра-а-боту-у!..
Старый сеньоръ Ферминъ былъ одной изъ достопримчательностей Марчамалы, которую донъ-Пабло показывалъ своимъ гостамъ. Всхъ смшили его поговорки, его удивительныя, совершенно народныя выраженія и образы рчи, и совты, преподаваемые имъ напыщеннымъ тономъ. А старикъ принималъ ироническія похвалы сеньоровъ съ простосердечіемъ андалузскаго крестьянина, который еще и по настоящее время живеть точно въ эпоху феодальнаго строя, безъ той суровой независимости мелкаго крестьянина, считающаго землю своей собственностью. Къ тому же сеньоръ Ферминъ чувствовалъ себя на всю свою жизнь связаннымъ съ семьей Дюпоновъ. Онъ видлъ донъ-Пабло еще въ пеленкахъ, и хотя, въ обращеніи съ нимъ, и проявлялъ вс т признаки, которыхъ требовалъ отъ всхъ властный хозяинъ, для старика донъ-Пабло продолжалъ
Въ жизни приказчика былъ тяжелый періодъ нужды. Въ молодости онъ работалъ въ виноградникахъ въ ту хорошую пору, о которой съ такой грустью вспоминалъ старый техникъ фирмы Дюпонъ, въ ту пору вогда рабочіе здили иногда въ коляскахъ и надвали лакированные башмаки.
Живя въ довольств, рабочіе тогдашняго времени имли возможность думать о высокихъ матеріяхъ, которыхъ они не могли хорошенько еще опредлить, но величіе которыхъ они смутно предчувствовали. Къ тому же все государство было въ великомъ перелом. Вблизи города Хереса, въ морскомъ порту, съ котораго втерокъ доносился до виноградниковъ, правительственныя суда стрляли изъ пушекъ, чтобы возвстить королев, что она должна сойти съ своего престола. Ружейная пальба въ Алколе, въ противоположномъ конц Андалузіи, разбудила всю Испанію, «лицемрная династія Бурбоновъ» бжала, жизнь шла лучше и вино казалось вкусне при мысли (утшительная иллюзія!), что всякій владетъ маленькой частицей той власти, которая до того задерживалась руками одного лица. Къ тому же, какое убаюкивающее пніе стало раздаваться для бдняковъ, сколько похвалъ и лести расточалось народу, который нсколъко мсяцевъ передъ тмъ былъ ничто, а теперь сталъ всмъ!
Сеньоръ Ферминъ волновался, вспоминая эти счастливыя времена. Онъ въ ту пору какъ разъ еще и женился на «бдной мучениц», какъ онъ называлъ покойную свою жену. Вс товарищи по профессіи собирались въ трактирахъ каждый вечеръ, чтобы читать газеты, и стаканы съ виномъ ходили по рукамъ въ томъ изобиліи, которое позволялось хорошо оплачиваемою поденной платой. Неутомимо леталъ съ мста на мсто соловей, принявъ за рощи города, и дивное его пніе сводило съ ума людей, заставляя ихъ громко, во весь голосъ требовать республику… но непремнно федеративную или никакую. Рчи Кастеляра читались на вечернихъ собраніяхъ; проклятія, посылаемыя имъ прошлому, и его гимны домашнему очагу, матерямъ, и всему тому, что волнуетъ дтскую душу народа, заставляли ронятъ не одну слезу въ стаканы съ виномъ. Сверхъ того, черезъ каждые четыре дня получались въ город брошюрки гражданина Роке Барсья, адресованныя друзьямъ, съ частыми возгласами: «Слушай меня хорошенько, народъ», «подойди, бдняга, и я измрю твой голодъ и холодъ». — Все это умиляло виноградарей и пробуждало въ нихъ величайшее довріе къ сеньору, который обращался къ нимъ съ такой братской простотой.
Особенно льстило сеньору Фермину въ пору юношескихъ его восторговъ общественное положеніе тогдашнихъ революціонныхъ вождей. Никто изъ нихъ не былъ рабочимъ или поденщикомъ, а это, какъ ему казалось, еще боле подчеркивало цнность новыхъ воззрній. Самые прославленные защитники «идеи» въ Андалузіи вышли изъ того сословія, которое онъ, по атавистическому чувству — все еще продолжалъ уважать. Это были сеньоры изъ Кадикса, привыкшіе къ легкой и веселой жизни большого города, кабальеросы изъ Хереса, — люди знатные, владвшіе помстъями, прекрасно умвшіе обращатьоя съ оружіемъ. И даже аббаты принимали участіе въ движеніи и утверждали, что Христосъ былъ первымъ республиканцемъ и будто бы, умирая на крест, сказалъ нчто врод «свобода, равенство и братство».
И сеньоръ Ферминъ нимало не колебался, когда, посл митинговъ и громогласныхъ чтеній газетъ, ему пришлось отправиться въ экспедицію въ горы, съ ружьемъ въ рукахъ, для защиты Республики, которую не желали признать генералы, только что изгнавшіе изъ Испаніи королевскій домъ. Долгое время пришлось ему, скитаться по горамъ и не разъ вступать въ перестрлку съ тми самыми войсками, которыхъ онъ, нсколько мсяцевъ тому назадъ, вмст со всмъ народомъ, встртилъ рукоплесканіями, когда они, взбунтовавшись, проходили черезъ Хересъ, по дорог въ Альколею.