Винный склад
Шрифт:
Два инвалида борьбы съ землей не имли другого просвта въ тяжеломъ своемъ положеніи, какъ только хорошее отношеніе къ нимъ Рафаэля. Только доброта новаго смотрителя облегчала ихъ участь. Дядя Сарандилья проводилъ цлые часы, сидя на одной изъ скамеевъ у воротъ, устремивъ взглядъ своихъ помутнвщихъ глазъ въ поля съ безконечными ихъ бороздами, И смотрителъ не укорялъ его за старческую лнь. Старуха любила Рафаэля, какъ родного сына. Она присматривала за его бльемъ и обдомъ, а онъ платилъ ей подарками за ея услуги. Рафаэль по доброт и красивой наружности своей походилъ на единственнаго ихъ сына, который умеръ, въ бытность свою солдатомъ, въ Куб. Сеньора Эдувихисъ часто бранила мужа за то, что, по
— Скорй, — кричала она своему мужу, — ты разв не слышишь, что деть Рафаэль? Бги, подержи ему стремя.
Пока старикъ это длалъ, а затмъ уводилъ лошадь въ конюшню, Рафаэль весело направлялся въ кухню къ Эдувихисъ и спрашивалъ, что ему дадть сегодня въ обду. Они садились втроемъ за столъ, и Сарандилья бросалъ жадный взгдядъ на бутылку съ виномъ, къ которой онъ протягивалъ дрожащія руки. Это была роскошь, введенная въ обычай Рафаэлемъ, такъ же какъ и сигары, которыя двое мужчинъ медленно выкуривали посл обда, говоря о работахъ на ферм. Смотритель разсказывалъ о поздк на пастбища дона-Луиса, гд зимовали стада — коровы и кобылы фермы. За ними присматривали пастухъ и два подпаска, получавшіе вс втроемъ поденную плату лишь въ дв песеты, а ихъ попечнію было доврено восемьсотъ коровъ и сто быковъ, стоящіе сотни тысячъ песетъ! Рафаэль удивлялся честности, кротости и доброт этихъ бдныхъ людей. Сарандилья подтверждалъ мысли, высказанныя Рафаэлемъ. Дйствительно, наиболе честные люди, это — бдняки. И ихъ еще боятся, считаютъ ихъ дурными?!. Онъ ставитъ ни во что честность городскихъ сеньоровъ.
— Подумай, Рафаэ, какая заслуга въ томъ, скажемъ къ примру, если донъ-Пабло Дюпонъ, при всхъ своихъ милліонахъ, окажется добрымъ и ни у кого ничего не украдеть? Настоящіе добрые ліоди — одни лишь бдняки, одни мы.
Но смотритель не выказывалъ такого же оптимизма, какъ старикъ. По его мннію, поденщики, хотя они и бдные люди, но и у нихъ достаточно пороковъ, a главное, они лнтяи. Сарандилья негодовалъ, слушая такія рчи Рафаэля. А какими же онъ желалъ бы видть поденщиковъ? Какой могутъ они чувствовать интересъ къ своей работ? Онъ помнитъ времена, когда онъ и Эдувихисъ работали поденно. Что это была за жизнь?… Работатъ цлый день подъ лучами палящаго солнца или же въ стужу, не получая большаго вознагражденія, какъ два реала въ день и пять реаловъ только во время жатвы. Правда, хозяинъ давалъ харчи, но что это были за харчи! Лтомъ имъ временно давали похлебку съ горохомъ, ду, выходящую изъ ряда вонъ, о которой они вспоминали весь годъ. Въ остальные же мсяцы харчи составлялъ лишь хлбъ, одинъ лишь хлбъ. Сухой хлбъ по рукамъ и горячую похлебку, или же тюрю изъ того же хлба — вотъ и все, точно не существовало ничего другого на свт для бднаго народа, какъ только хлбъ, немного соли, нсколько луковицъ, вотъ и вся приправа. Что же можетъ быть привлекательнаго въ работ для поденщиковъ, которые, не достигнувъ еще и тридцати пяти лтъ, уже чувствуютъ себя одряхлвшими и стариками?
Однажды вечеромъ, въ феврал, смотритель и Сарандилья толковали о работахъ на ферм въ то время какъ Эдувихисъ мыла посуду въ кухн. Кончился посвъ гороха, фасоли и чечевицы. Теперь толпа поденщиковъ и поденщицъ была занята тмъ, что полола хлбныя нивы. Сарандилья, — полуслпота котораго, повидимому, обостряла его слухъ, прервалъ Рафаэля, повернувъ голову въ сторону, какъ бы для того, чтобы лучше слышать, и сказалъ:
— Мн кажется, гремитъ громъ…
Рафаэль сталъ прислушиватъся. Дйствительно, гд-то вдали слышались раскаты грома: собиралась гроза. Она и разразилась съ необычайной силой. Полился дождь, какъ изъ
Отъ почвы, на которую падали дождевые потоки, несся теплый паръ и запахъ мокрой земли. Вдали, по бороздамъ поля, превращеннымъ въ ручьи, бжала толпа рабочихъ, направляясъ въ ферму, и съ ихъ плащей лилась грязная вода. Рафаэль обратилъ вниманіе на двухъ отдльныхъ лицъ, медленно приближавшихся къ ферм. Одинъ изъ нихъ велъ за уздечку осла, навьюченнаго большими сумками изъ плетеной соломы, изъ-за которыхъ едва виднлись уши и хвостъ животнаго.
Смотритель узналъ того изъ нихъ, который велъ за уздечку осла, понукая его, чтобы онъ шелъ скорй. Звали его Маноло; это былъ старый поденщикъ.
Посл одной изъ стачекъ крестьянъ хозяева указывали другъ другу на Маноло какъ на одного изъ главныхъ зачинщиковъ. He получая вслдствіе того нигд работы, онъ существовалъ лишь тмъ, что переходя изъ фермы въ ферму въ качеств коробейника, продавалъ женщинамъ мелкій товаръ — платки, ленты и куски полотна, а мужчинамъ вино, водку и прокламаціи, старательно спрятанныя у него въ сумкахъ.
Только въ Матансуэлу и еще въ очень немногія фермы могъ Маноло проникнуть, не вызывая тревоги и не встрчая противодйствія.
Рафаэль всматривался въ другого человка, въ товарища коробейника, который ему тоже казался знакомымъ, но не могъ припомнить, кто это такой. Онъ шелъ, заложивъ руки въ карманы, весь промокнувъ отъ дождя, дрожа отъ холода, потому что не имлъ плаща, какъ его таварищъ. Однако, несмотря на это, онъ шелъ не торопясь, словно дождь и втеръ нимало не безпокоили его.
— Привтъ, товарищи! — сказалъ Маноло, проходя мимо воротъ фермы. — Вотъ такъ погода, просто ужасъ!..
Туть толъко Рафаэль узналъ того, который сопровождалъ торговца, увидавъ его безкровное лицо аскета, рдкую бородку и добрые, угасающіе глаза, смотрвшіе сквозь голубоватыя стекла очковъ.
— Донъ-Фернандо! — воскликнулъ онъ съ удивленіемъ. Въ самомъ дл, это былъ донъ-Фернандо.
И выйдя изъ-подъ воротъ, въ бушующій разливъ дождя, Рафаэль взялъ дона-Фернандо за руку, чтобы заставить его войти во дворъ. Тотъ сопротивлялся, желая идти съ товарищемъ нсколько дальше, въ людскую. Но Рафаэль усиленно протестовалъ. Добрый пріятель его крестнаго, тотъ, который былъ начальникомъ его отца, не хочеть зайти въ нему…
И почти насилъно онъ введъ его въ ферму, въ то время какъ Маноло отправился дальше, въ людскую.
— Иди, иди, — поощрилъ его Сарандилья. — Поденщики наврное раскупять вс твои бумаженки и имъ будетъ чмъ занятъся, пока льеть дождь. Мн кажется, что дождливое время установится теперь надолго!
Сальватьерра вошелъ въ кухню фермы, и Эдувихисъ, чувствуя состраданіе къ промокшему насквозь «бдному сеньору», торопливо запалила огонь въ очаг.
А Сарандилья обратился къ ней съ нкоторою торжественностью, говоря:
— Знаешь ли ты, кто этоть кабальеро, Эдувихисъ?… Наврное нтъ… Это донъ-Фернандо Сальватьерра, тотъ самый сеньоръ, о которомъ столько писади въ газетахъ и который защищаетъ бдныхъ.
Между тмъ смотритель отыскивалъ бутылку цннаго вина, подаренную ему нсколько мсяцевъ тому назадъ крестнымъ. Наконецъ онъ нашелъ ее и, наливъ стаканъ, предложилъ его дону-Фернандо.
— Благодарю, я не пью.
— Но это вино первйшаго сорта, сеньоръ, — сказалъ Сарандилья. — Выпейте, милость ваша — вино очень вамъ полезно, посл того какъ вы промокли.
Сальватьерра сдлалъ отрицательный жестъ рукою.
— Еще разъ благодарю: я не беру въ ротъ вина.
Сарандилья взглянулъ на него съ изумленіемъ. Что за исторія!.. По справедливости счвтаютъ этого дона-Фернандо совсмъ особеннымъ человкомъ.