Ворожея: Лёд и Пламень

Смит Татьяна

— И вот тогда Ньeрд наслал на нас бурю. Но был с нами мудрый Атли, что ведал сейд. Смог он остановить шторм и не дал Ньёрду перевернуть драккары. — Вилька сидела, подперев голову кулаком, и слушала, чуть ли не рот открыв. За спиной со скрипом приотворилась дверь, и в избу шмыгнула Гранька — тоже, видать, интересно на заморского гостя поглядеть. Тот же соловьем заливался, снова свои эти висы Вильфриде читал. От его стихов даже кикимора зарделась и толкнула остреньким, сухим локотком Прошку:

— А чтоб и ты мне такое почитал, а?

На скрипучий голос обернулись и Вила, и Эгиль. Тот хлопнул ладонью по столу и заржал, что тот конь:

— А это кто, Просья, кюна твоя?

Домового аж перекосило, как кабана какого обозвал.

Он хлопнул дверью и выскочил вон, тяжело дыша от душившей его злобы. И эта ещё хороша, сидит, смеётся. Нет чтоб ухватом пригреть да из избы выкинуть. Вильфрида с недоумением оглянулась: что это на него сегодня нашло? Как с привязи сорвался. Домовому же пришлось зайти обратно.

— Там детей на побитие притащили, тебя ждут. Аль сказать, занята? — язвительно добавил он.

— Уже иду. — Жестом остановила она поднявшегося было нормана. — То женское ведовство, мужчинам смотреть нельзя. Побудь тут.

Эгиль послушно кивнул и снова опустился на лавку. Почти до вечера с окрестных деревень несли ведьме хворых, она читала над ними наговоры, легонько стегала вербой. Выполнив обязанности, Вила устало вернулась обратно, где её тут же засыпал вопросами северянин. Он не понимал, зачем нужно бить детей. Ведьма, как смогла, объяснила ему суть обряда. Тут и Прошка из-за печи вылез, где пробыл всё время, не желая общаться с гостем.

— Всё, пора и честь знать. Негоже девке в одной избе с чужим мужиком ночевать, в сарае с Дерезой поспишь.

Он шустро вытолкал Эгиля в сараюшку, где жила коза. Тот, привычный в походах ко всему, противиться не стал и тут же рухнул на солому, закинув руки за голову. Вернувшись в избу, домовой напустился на Вильфриду:

— И что это такое творишь? В деревню тебе надо, там мужиков справных много. Неча на иноземцев глядеть. Сейчас голову тебе задурит, и поминай как звали. И будешь, как бабка твоя, потом годами вздыхать и ждать, когда он вернётся, а не вернётся… — Проша замолчал, поняв, что сболтнул лишнего. Но Вила уже пристала с расспросами.

Пришлось рассказать, что дед этого ухаря тоже красиво пел её бабке, а потом в одно утро собрался и утек по-тихому. Только его и видели. И более не появлялся на пороге избы. Ясиня долго горевала, даже захворала, еле её домовой да кикимора выходили. Девушка задумалась: северянин ей нравился — весёлый, бойкий и говорил красиво. И собою хорош был. Но как и правда он такой же, как его дед? Сказок наболтает, а потом сбежит восвояси. Решила наутро с ним поговорить.

Разбудил Прошку стук топора. Выглянув в небольшое оконце, увидел, как пришлый, скинув рубаху, дрова колет. Пришлось выходить да заставить надеться. В избе загремела горшками Вила, погрозив кулаком, Проша отправился на подмогу, а то опять все пироги без него сожрут. После обеда норман развалился на лавке и снова начал сказки баять. Расхваливать свой Тронхейм и звать девушку с собой. Та только глазами в домового сверкнула, дескать, видишь, а ты: «Сбежит, сбежит». Решила и она ему что-то рассказать. И начала про бабку да Светозара.

— …А потом он к ней с поклоном приехал, стал упрашивать, чтобы она на хранение приняла от него… — Прошка наступил ей на ногу, не дав закончить. А когда ведьма возмутилась, схватил за подол и вытащил во двор.

— Ты чего это болтаешь? — накинулся на неё домовой. — Чуть про меч не выболтала.

— Так, может, он и есть мой суженый, — начала было спорить Вильфрида. — Вот и приехал.

— И зачем это интересно варягу Русь спасать? Они, знаешь ли, больше набегами промышляют да ищут, где земельки себе оттяпать, — домовой знал о варяжских воинах немного, но поболе ведьмы. — У них её мало. И всем сынам надел дать не выходит, вот и таскаются, ищут, где осесть.

— Он сказал, что он конунг, князь по-нашему, — возразила та.

— А я скажу, что я князь всей Руси, и что — верить сразу? — не сдавался Проша. — Не болтай лишнего, сказано тебе. Что вы за народ такой, бабы, лишь бы языками чесать.

Ведьма

фыркнула, но тему разговора перевела. Решила ещё присмотреться к гостю. Но ей, никогда тесно не общавшейся с мужчинами, он казался идеальным кандидатом в мужья. Рукастый, сильный и говорит красиво. Эгиль же, по мнению домового, вёл себя как кочет перед квочкой: ходил, распушив хвост, и всё сманивал Вильфриду куда-то. Та от сладких речей таяла и готова была хоть прямо сейчас рвануть на драккар и плыть к чёрту на кулички. Что задумал этот северянин, Прошка не знал, но догадывался, что хорошего в этом для ведьмы немного. Что-то заставляло его быть настороже и постоянно одёргивать девушку, которая словно разума лишилась. Он даже было подумал, что это колдун какой, который лишь притворяется варягом, но волшбы гость не творил, и домовой решил, что он просто хочет себе силу ведьмовскую заиметь. С хорошей ведьмой завсегда в бою проще — это все знают, и варяги тоже. Не зря же они своих вёльв с собой в набеги таскают. И порешил, что хозяйку избы ему не отдаст.

Из разговоров он уже успел понять, что там ему места не будет. У северян свои домовые имеются, те самые гутгины, — он наконец смог разобрать странное слово, которым его прозвал варяг в самом начале. А значит, бросят его тут, и появится аль нет новая ведьма — кто знает. А помирать домовому совсем не хотелось. Как и отпускать воспитанницу неизвестно куда и с кем.

Кикимора же пеняла ему, что он лишь из своих замыслов мешает девке жизнь строить да замуж выйти.

Вечером северянин уходил в сарай, а утром начинал колоть дрова, таскать воду и, кажется, убираться с их болота совсем не собирался, чем немало злил Прошу. Тишка и тот под обаяние гостя попал. Он помог вырезать тому дудочку, ту самую, что строгал при их первой встрече упырь. И теперь, весело насвистывая, нечисть сидела на завалинке и слушала россказни про богов северных. Вот и теперь баял этот рыжий очередную, как он их называл, сагу про каких-то ётунов. Но говорил складно. Даже Прошка сел послушать.

Далеко на Севере, в стране, именуемой Ётунхейм, обитали могущественные великаны, известные под именем Хримтурсов — инеистые великаны, — начал Эгиль. — Вечный враг их, бог Тор, бесконечно с ними сражался, истребляя их своим могучим молотом, но один великан всё же уцелел.

Его перебила Вила, попросила рассказать о Торе. Тот отказывать не стал.

— Тор — могучий бог грома и молний, сын великого Одина и Земли Грунн. С его могучим молотом Мьeльниром, что сокрушает врагов, он защищает Асгард и людей от проклятых гигантов. Его сила не знает равных, а храбрость — легендарна! Тор всегда в битве, и ни один противник не способен его остановить. С рыжей бородой, в доспехах, он словно молния на небе! Каждый раз, когда гремит гром, знайте — это Тор на своей колеснице мчит по небесам, в упряжку запряжены два козла — Тангниостр и Тангриснир, что продолжают звать нас к доблести и чести!

Рассказав про своего Бога продолжил и о великане.

— Он укрылся в снежной горе, и продолжал жить там. Никто не ведал, сколько лет ему было; говорили, что три или четыре тысячи, ибо ни в одной саге его имя не значилось. Этот Великан был высок — его рост достигал почти ста пакенов, а глупость его оценить и вовсе не могли. Может, это всего лишь оскорбительное выражение, но и половины такой высоты и глупости, было бы предостаточно.

Инеистый Великан стойко переносил холод, хотя страшился оттепели, когда ему угрожала опасность растаять. В своей норе он большей частью пребывал в дремоте, но раз в сто лет пробуждался, окидывая взором мир вокруг, чтобы узнать, что происходит в этом новом времени. Это пробуждение дарило ему силы, ведь он, вероятно, надеялся продержаться еще тысячу лет. Во дни минувшие, на службе у инеистых великанов находились мелкие, ловкие карлики, кои именовались черными альвами. Они умели видеть сквозь горы и обладали всеми знаниями мира, но лишь одного не могли сделать — создать солнечный свет.