Воспоминания об Александре Грине

Грин Нина Николаевна

У меня не было достаточных данных для суждения об идеалах любви Александра Степановича. Со своей женой, насколько я мог видеть, он всегда был очень нежен и никакого интереса к другим женщинам не проявлял. При этом он отнюдь не отличался прюдизмом, слушал других и говорил о чьих-либо любовных приключениях с легкой ироничностью, далекой от скабрезности, которой он явно чуждался. Когда кто-нибудь в разговоре вдавался в непристойности, Грин словно отходил в сторону, не вмешиваясь и не возражая. В этот момент он как бы отсутствовал. И никогда я не слышал, чтобы

PAGE 295

он

похвалялся своими любовными победами. Между тем, сделавшись писателем, он вращался в кругах петербургской литературной богемы, отнюдь не отличавшейся скромностью и добродетельностью. Насколько я мог почувствовать по тону рассказанного им о годах молодости, вся окружавшая его дрянность и распущенность были для него чем-то наносным, поверхностным, проносившимся мимо, не затрагивая его внутреннего мира, образа мыслей и мечты.

Думаю, Грину были не по душе эти нравы, так же как и общий строй жизни и порожденная ею литература. Его идеалы, мечты, противостояли обыденности, и из окружавшего его злого и грязного мира он уходил к красивым, светлым и добрым людям, какими их рисовала его необыкновенная фантазия. Его направляла не злоба и ненависть, а мечта о добре, любовь к людям. Он раскрывал читателю этот радостный мир, верил в победу светлого, протестовал против дурного в человеке. Это позволяет нам сказать про Грина, что и он «чувства добрые лирой пробуждал»!

При всех возводимых на Грина обвинениях в аполитичности нельзя, однако, умалчивать о том, что свою юность оп отдал активной революционной борьбе! Действительно, он вышел из этой борьбы надломленным, разбитым. Жестокие условия жизни раздавили его, превратили борца в наблюдателя. Но он не переметнулся в годы спада, как многие другие, на ту сторону баррикад!

Симпатии Грина были и остались с теми, кто шел на битву с миром угнетения, жестокости и несправедливости, но, вероятно, прав был К. Паустовский, сказав: «Если бы социалистический строй расцвел, как в сказке, за одну ночь, то Грин пришел бы в восторг. Но ждать он не умел и не хотел». К этому, я думаю, надо добавить, что в испытаниях гражданской войны и в противоречивости нэпа он не ощутил истоков нового будущего. Он не мог ждать, потому что его физические силы были подорваны, а это с неизбежностью сказывалось на его мировоззрении…

Многочисленные беседы с Грином в очень малой степени объяснили мне существо его творческой лаборатории. Только один раз довелось мне неожиданно прибли

PAGE 296

зиться к ней, но проникнуть в ход ее работы я все же не смог. Произошло это так.

Не помню, по какому поводу я рассказал Александру Степановичу о случае, приключившемся с моим знакомым. Звали его Яков Петрович, работал он в штабе Башкирской бригады, расквартированной в 1918 году в Петрограде. Был он молод, но успел в кругах Красной армии заслужить репутацию специалиста по военному снабжению.

Жил он неподалеку от Кузнечного рынка в большой, холодной, старой барской квартире. Работы было много,

и после службы он еще до глубокой ночи разбирал документы при свете крохотного огонька керосиновой коптилки. Вся квартира, нетопленная, погруженная в тьму и тишину, говорила о разрухе и лишениях. Со времен исчезнувших прежних хозяев на стене одной из комнат остался давно замолкший телефон. По своему служебному положению Яков Петрович мог бы добиться включения телефона в действующую сеть, но беда была в том, что его квартира находилась в стороне от «броневого кабеля», связывавшего наиболее важные учреждения. Надо было прокладывать специальную соединительную линию, что представляло слишком большие трудности.

И вот в одну из ночей, когда Яков Петрович, по обыкновению, работал у своей коптилки, случилось невероятное… Внезапно из гулкой тишины темной квартиры послышались резкие трели телефонного звонка! Эти звуки были настолько неожиданны, непривычны и нарушали обычную обстановку, что Яков Петрович не сразу понял, что произошло. Он так растерялся, что не сдвинулся с места. Но телефон продолжал настойчиво звонить. Наконец Яков Петрович вскочил и бросился в тьму, навстречу призывному звону. Натыкаясь на косяки дверей и мебель, он добрался до неумолкавшего аппарата и снял трубку. К немалому изумлению, он услышал, что спрашивают именно его. Строгий голос произнес:

–  Сейчас с вами будет говорить товарищ Авров.

Д. Н. Авров был комендант Петроградского укрепленного района, человек необычайно сильной воли, непререкаемого авторитета и огромной власти. Его приказания выполнялись беспрекословно и без промедлений. Через минуту Яков Петрович услышал голос Аврова,

PAGE 297

задавшего без всяких предисловий несколько специальных вопросов по военному снабжению. Выяснив все, что его интересовало, он закончил разговор и повесил трубку. Яков Петрович услышал кряканье, щелчок, а затем наступила мертвая тишина. После этого телефон больше никогда не подавал признаков жизни…

В последующие дни Яков Петрович постарался через знакомых в штабе укрепленного района разузнать, что же произошло с его телефоном? Оказалось, что Аврову срочно потребовались какие-то сведения по военному снабжению. Ответить на возникшие вопросы никто толком не сумел. Ему назвали Якова Петровича как специалиста по этим делам. Авров распорядился узнать, есть ли у Якова Петровича телефон. Выяснилось, что телефон имеется, но не действует.

–  Значит, надо сделать, чтобы он действовал!
– лаконично решил Авров.

Этого было достаточно для немедленного указания из штаба телефонной команде воинской части, расположенной вблизи квартиры Якова Петровича, о присоединении к прямому проводу требуемого телефона. Телефонисты отыскали проводку квартирного телефона, забрались на крышу дома и на живую нитку подключили линию к воинской части. Затем в штаб поступил рапорт о выполнении приказа. Как только разговор Аврова был окончен, телефонисты, ожидавшие на крыше, сразу же оборвали связь, и на том таинственное происшествие кончилось.