Воспоминания об Александре Грине
Шрифт:
Год спустя, 1редактируя книгу автобиографий советских писателей 1, я обратился и к Грину с просьбой прислать свою автобиографию.
«Для Вас - что хотите», - ответил он мне очень быстро.
«Я родился в Вятке в 1880 году, образование получил домашнее 2; мой отец, Степан Евсеевич Гриневский, служил в земстве и в Вятку попал из Сибири, куда был в 83 году сослан за восстание в Польше. Мать моя - русская, уроженка г. Вятк3и, Анна Степановна, скончалась когда мне было 11 лет 3.
16 лет я уехал из Вятки в Одессу, где служил матросом в Р.О. П. и Торг. и в Добров.
11 Зак. № 272 PAGE 305
я попал в 1906 году в Петербург, где напечатал первый свой рассказ в «Биржевых ведомостях» под назв. «В Италию» 5.
Всего мной написано и напечатано (считая еще не вошедшие в книги) около 350 вещей.
Желаю и Вам того же. Приеду в Москву 10 ноября.
Лучшей карточки нет.
Есть еще одна, но очень страшная, то есть голова вышла с растрепанными волосами, Оцуп снимал для Кр. Нивы, а я не пригладил.
Скоро Вас увижу. Будьте здоровы. Ваш А. С. Грин».
Автобиография была краткой и деловой, без островов и морей. При встрече я сказал об этом Грину. Оп пристально, как бы раздумывая, стоит ли говорить мне это, поглядел на меня.
– А знаете ли вы, что критика меня всегда просто не замечала… одни считали даже, что я иностранный писатель, а другие, что я передираю у иностранцев. О каких тут островах еще писать в своей автобиографии!
Я не сказал тогда Грину, что придет пора, я уверен в этом, и его будут жадно читать и оценят, в конце концов оценят.
Дождаться этого, как и многим хорошим писателям, Грину при жизни не довелось. Острова, коралловые рифы, плеск тропического моря, алые паруса бегущих по волнам кораблей - все это возникло тогда, когда Грина уже не стало. Но его романтическое имя вошло в нашу литературу. Грину вверяет свои мечты не один молодой читатель и следует вместе с ним до принадлежащего Грину острова Триголотид, к которому опасно причаливать из-за коралловых рифов, а на берегу - пальмы и хижины и чье-то прекрасное сердце.
КОНСТАНТИН ПАУСТОВСКИЙ
ОДНА ВСТРЕЧА
Норвежский парусный барк с железным корпусом - прекрасный океанский корабль - сел на камни во время первой мировой войны в горле Белого моря.
Русское правительство купило этот корабль у Норвегии. После революции ему дали название «Товарищ», превратили в учебный корабль торгового флота и летом 1924 года отправили из Ленинграда в кругосветное плавание.
В редакции «На вахте» началось волнение: кого послать в Ленинград корреспондентом на проводы «Товарища»?
Это был первый советский парусный корабль, уходивший в заманчивое кругосветное плавание. Я, конечно, никак не надеялся попасть на проводы «Товарища». Я понимал, что право на это имеют прежде всего наши сотрудники-моряки Новиков-Прибой и Зузенко.
Женька Иванов устроил по этому
Я увидел его тогда в первый и последний раз. Я смотрел на него так, будто у нас в редакции, в пыльной и беспорядочной Москве, появился капитан «Летучего гол- ландца» или сам Стивенсон.
Грин был высок, угрюм и молчалив. Изредка он чуть заметно и вежливо усмехался, но только одними глазами - темными, усталыми и внимательными. Он был в глухом черном костюме, блестевшем от старости, и в черной шляпе. В то время никто шляп не носил.
PAGE 307
Грин сел за стол и положил на него руки - жилистые, сильные руки матроса и бродяги. Крупные вены вздулись у него на руках. Он посмотрел на них, покачал головой и сжал кулаки - вены сразу опали.
– Ну вот, - сказал он глуховатым и ровным голосом, - я напишу вам рассказ, если вы дадите мне, конечно, немного деньжат. Аванс. Понимаете? Положение у меня безусловно трагическое. Мне надо сейчас же уехать к себе в Феодосию.
– Не хотите ли вы, Александр Степанович, съездить от нас в Ленинград на проводы «Товарища»?
– спросил его Женька Иванов. 1
– Нет!
– твердо ответил Грин.
– Я болею 1. Мне нужно совсем немного, самую малую толику. На хлеб, на табак, на дорогу. В первой же феодосийской кофейне я отойду. От одного кофе и стука бильярдных шаров. От одного пароходного дыма. А здесь я пропаду.
Женька Иванов тотчас же распорядился выписать Грину аванс.
Все почему-то молчали. Молчал и Грин. Молчал и я, хотя мне страшно хотелось сказать ему, как он украсил мою юность крылатым полетом своего воображения, какие волшебные страны цвели, никогда не отцветая, в его рассказах, какие океаны блистали и шумели на тысячи и тысячи миль, баюкая бесстрашные и молодые
сердца.
И какие тесные, шумные, певучие и пахучие города, залитые успокоительным солнцем, превращались в нагромождение удивительных сказок и уходили вдаль, как сон, как звук затихающих женских шагов, как опьяняющее дыхание открытых только им, Грином, благословенных и цветущих стран.
Мысли у меня метались и путались в голове, я молчал, а время шло. Я знал, что вот-вот Грин встанет и уйдет навсегда.
– Чем вы сейчас заняты, Александр Степанович?
– спросил Грина Новиков-Прибой.
– Стреляю из лука перепелов в степи под Феодосией, за Сарыго л2ом, - усмехнувшись, ответил Грин.
– Для пропитания 2.
Нельзя было понять - шутит ли он или говорит серьезно.
PAGE 308
Он встал, попрощался и вышел, прямой и строгий. Он ушел навсегда, и я больше никогда не видел его в жизни. Я только думал и писал о нем, сознавая, что это - слишком малая дань моей благодарности этому человеку за тот щедрый подарок, который он бескорыстно оставил всем мечтателям и поэтам.