Время жнецов
Шрифт:
Вяземский понял, что Анна снова замкнулась и дальнейший разговор не имеет смысла, но посчитал необходимым добавить:
— Я оставлю вам свой телефонный номер. Вы всегда можете мне позвонить. Если трубку возьмёт прислуга, мне обязательно передадут.
В глазах мадам де Лавинь мелькнула тень сожаления от окончания этой встречи, общение с Вяземским было ей приятным, чего не скажешь о многих других мужчинах, с которыми она встречалась по роду своей деятельности.
— Пётр Апполинарьевич, вы навсегда останетесь для меня князем. А мой телефонный номер запомнить
— Честь имею, мадам Анна, — ответил Вяземский, уже находясь у двери. Истомившийся ожиданием Сушко, вопросительно глянул на Вяземского, тот утвердительно кивнул и потянул полицейского к выходу из заведения. Волнение и горечь сожаления в глазах Петра Апполинарьевича не скрылись от цепкого взгляда Сушко. Но для задушевной, откровенной беседы полицейскому, как это часто бывает, не хватило такта.
— Мадам де Лавинь по сведениям, полученным от гардеробщика, весьма близко знакома с Георгием Александровичем, потому даме ничего не угрожает. Она хоть хорошенькая?
Своим знаковым «ну-ну» Вяземский прервал поток откровенностей Сушко и сухо изложил сведения, которые удалось получить от Каро де Лавинь. И эта информация заставила Сушко задуматься.
— Цветочник близко, и заведение нужно брать под наблюдение, — к такому выводу пришёл Лавр Феликсович. — Как бы эта женщина не стала его следующей жертвой.
— А не кажется ли вам, милейший, что все эти жертвы были ради неё одной? Женщины с красной розой и скрипкой? — ответил Вяземский. И Сушко, наконец уловив душевное состояние судебного медика, промолчал. Таким Лавр Феликсович видел Петра Апполинарьевича впервые.
День продолжался, а до конечной точки путешествия оставался ещё час. Дальше они шли молча, каждый думал о своём и строил планы на вечер. А стоило ли? Человек предполагает, а судьба располагает им по собственному усмотрению.
Глава 7
Глава 7. Хвост лисицы.
Перевалило за полдень, когда ощутимо распогодилось. Солнце снова светило и грело, а на небе не было ни тучки, ни облачка. Воды Фонтанки подернулись бирюзой, умытый прошедшим дождём, гранит канала загадочно поблёскивал. Дышалось свежо и свободно.
Следующее заведение, на которое Сушко обратил внимание, располагалось под вывеской: «Friseursalon herr F. Baumann. Мужская стрижка, причёски на любой вкус. Безопасное бритьё. Парики высшего качества». На витрине, разделённой надвое, своей динамичностью выделялся мужской портрет, написанный красками по витринному стеклу: вверху — мужское лицо с блестящей лысиной и заросшее волосом до самых глаз, внизу — рыжеволосый, аккуратно стриженый субъект улыбался в щёгольские усы. Верхнее изображение сопровождалось надписью на русском «Так было», а нижнее — «Так есть и будет».
Тут Лавр Феликсович обратился к Вяземскому с предложением:
— Пётр Апполинарьевич, вы интересовались парикмахерами?
— Согласен, — коротко ответил Вяземский. — Я хорошо помню описание Цветочника, так что сориентируюсь на месте. Выходим тоже порознь.
Парикмахерский салон господина Баумана состоял из четырёх помещений, отделённых друг от друга ширмами с изображением видов Берлина и Вены. В приёмной Вяземского встретил сам хозяин заведения.
— Добро пожаловать, уважаемый господин посетитель. Зовите меня герр Франц. У меня работают три лучших мужских мастера. Все — трудолюбивые и воспитанные немцы. Стрижкой занимается Георг Бургхофф из Поволжья, бритьём — Алекс Шнайдер из Риги, париками — Теодор Кох из Ревеля. Оборудование завезено прямо из Гамбурга. Все технологии исключительно германские. Чем мы, вам, можем служить? Самые смелые ваши замыслы мы воплотим в реальность. Надеюсь, в будущем вы станете нашим постоянным клиентом, — с немецкой учтивостью заявил хозяин салона.
— Превосходно, герр Франц, для начала я бы хотел познакомиться с вашими мастерами и решить, кто из них мне нужен сейчас, — Вяземский слегка осадил коммерческий пыл Баумана, ему хотелось увидеть персонал салона весь разом, но при этом не вызывая подозрений или негативной реакции со стороны немцев.
Не долго думая, хозяин хлопнул в ладоши, и все его работники предстали перед Вяземским. Одинакового роста, широкоплечие, как солдаты, один светловолосый, двое остальных — брюнеты, очень похожие друг на друга. Все в белых крахмальных фартуках и белых шейных платках. Видимо, цена работы немецких мастеров была такой, что среднему классу они оказались не по карману. Посетителей не было. Первым, слегка поклонившись, заговорил мастер париков:
— Уважаемый господин, у вас прекрасные волосы и я вам не нужен.
Вторым высказался мастер стрижки и причёсок:
— Ваша причёска, уважаемый господин, ещё носит признаки недавней, просто шикарной, стрижки и укладки. Мне к ней совершенно нечего добавить.
А вот брадобрей, Алекс Шнайдер из Риги, высказал необходимость заняться бакенбардами, шеей и усами Вяземского. В благодарность, Слегка кивнув хозяину, Пётр Апполинарьевич отправился за брадобреем. В это время в прихожей салона появился Сушко и увёл хозяина парикмахерской в его кабинет.
Брадобрей был молчалив и совсем несловоохотлив, как и все немцы. Вдобавок Пётр Апполинарьевич мог видеть лишь его лицо, которое он изучил и накрепко запомнил: удлинённой формы со сглаженными скулами, глаза светлые, скорее серые. Волосы, бакенбарды и усы чёрные — ни одной особой приметы. Шнайдер работал виртуозно: его «Solingen» плавно скользил, снимая слой ароматной пены. На уровне кадыка Вяземского бритва непроизвольно задерживалась, а может это всего лишь казалось Петру Апполинарьевичу. Через 20 минут работа мастера была закончена и он спросил Вяземского: