Время жнецов

Паутов Вячеслав

До сегодняшнего дня, среды последней недели уходящего мая, Санкт-Петербург буквально изнывал от душной атмосферы надвигающегося лета. Вовсю цвела сирень, благоухающим ароматом сдабривая запах пыли, тепла нагретого камня и металла. И тут, как дар северных небес, приключился внезапный дождь, обратившись настоящим ливнем. Майский, первый весенний дождь уж очень старался охладить житейский пыл столицы, которая бурлила, как котёл невообразимого варева.

Воздух наполнился мириадами отверстий, соединяющих небо и мостовые площадей, набережные, улицы и бульвары большого города. По этим природным отверстиям струилась влажная

свежесть, она кружила головы горожан, оттягивала шум городской суеты на себя. Казалось, сам воздух обладал каким-то древним, давно забытым таинством текущей воды, прибежищем откровений и скрытого смысла человеческого бытия. Серость дождевого неба не мешала чистому, свежему и обновлённому сиянию куполов Исаакия, Казанского, Владимирского и Петропавловского соборов. Но первый дождь не бывает долгим, он мимолётен, как первый поцелуй.

Ровно в полдень у здания Сыскной остановилась пролётка. И Вяземский, перескакивая через дождевые лужицы, двинулся к входу. А потом, предъявив пропуск дежурному, вошел внутрь и быстрым шагом поднялся в помещение сыскных агентов, где его уже ожидал Сушко. Мужчины, поприветствовав друг друга, приступили к обсуждению новостей и результатов проделанной за утро работы.

— При обыске на квартире Груздевой дознавателем обнаружены интересные вещи, — начал разговор Сушко. — Обрезки тонкой костюмной шерстяной ткани синего, коричневого и бежевого цветов, по форме напоминающие отходы подгонки брюк — от большего к меньшему размеру. Возможно, наш убийца использовал швею-надомницу как возможность изменить свой внешний вид, за счёт нового гардероба. Ткани очень дорогие, британского производства. Он что похудел?

— Конечно нет, — улыбнувшись, ответил Вяземский. — Цветочник перешивает чужую одежду, чтобы иметь возможность проникать в общество людей, свободно носящих такие костюмы — без лишнего внимания к собственной персоне. Но к брюкам ещё нужны соответствующие жилетки, пиджаки и рубашки…

— По обнаруженным обрезкам проще будет найти места, где убийца перешивает остальные элементы одежды. А там его могли запомнить, что даёт нам возможность составить словесный портрет, — продолжил Сушко мысль Вяземского.

— А по словесному описанию воспроизвести портрет карандашный, — закончил фразу Сушко Вяземский. — Мой помощник Штёйдель, нарисовавший портреты двух предыдущих жертв, сможет это сделать.

— Огромное ему спасибо, — поблагодарил Сушко. — С помощью оконного стекла мои агенты сделали массу карандашных копий, теперь они имеются у каждого сыскного. И я знаю, как ими воспользоваться для опознания жертв Цветочника, напасть на его след… Как говорит наш шеф, Иван Дмитриевич Путилин, — «Любая зацепка, позволяющая выйти на след преступника, является нитью из клубка преступных тайн — дёрни за неё, и получишь неожиданные ответы на вопросы, которые ещё не задавал».

— Да, Иван Дмитриевич знает, что говорит, — согласился Вяземский. — С ответами появляются и новые вопросы без ответов.

— А что с вещественными доказательствами, Пётр Апполинарьевич? — заинтересованно спросил Сушко, ожидая неожиданностей от проведённых утром судебно-медицинских исследований.

— Ничего определённого, — ответил Вяземский. — Их нельзя напрямую связать с Цветочником, необходим материал для сравнения. Но… Содержимое желудка Груздевой не отличается от двух предыдущих случаев. Красная рыба, грибы,

печёное тесто и дешёвый «Брют». Процесс их переваривания прерван смертью, наступившей не более двух часов после ужина.

— Почему такая точность, Пётр Апполинарьевич? — заинтересованно спросил Сушко. — И что это значит для расследования?

— Здесь нет ничего тайного или необычного, — стараясь говорить понятными Сушко словами, стал пояснять Вяземский. — Пища в желудке переваривается за 1,5–2 часа в зависимости от её характера, а затем поступает в двенадцатипёрстную кишку. Это значит, что все три жертвы Цветочника ужинали в одном и том же месте, находящемся в двух часах пешей ходьбы от мест их смерти.

— Да, это значительная подсказка, — стал вслух рассуждать Сушко. — Но и так и этак выходит, что искать следы Цветочника получается подобным поиску следов на воде. Следов на воде не бывает… Но, исходя из вашего заключения, Пётр Апполинарьевич, вот, что я предполагаю.

Сушко взял коробочку английских булавок и подошёл к карте Санкт-Петербурга, висевшей на стене у окна, а потом воткнув в неё первую, произнёс:

— Вот место первого убийства у Обуховского моста, — пояснил свои действия Сушко. — Вот место второго — у Чернышёва, сюда воткну вторую булавку, а вот третьего, вчерашнего — у Пантелеймоновского моста, отметим его третьей булавкой. Мосты я рассматриваю, как пути безопасного отхода Цветочника после совершённых убийств. Попадая на противоположную сторону Фонтанки, он уходил от возможной полицейской погони.

Сушко заметил интерес судебного медика к своим рассуждениям, потому после короткой паузы, совсем не интригуя собеседника, продолжил:

— Скорость движения пехотной колонны с артиллерией и обозами вне марша составляет меньше 5 вёрст в час. Любовники, прогуливаясь да ещё и с полными желудками, движутся в два-три раза медленнее. Масштаб карты известен… Отмеряем по два часа с обеих сторон со скоростью 2 версты в час… Вот примерное место харчевни, куда наведывались жертвы, сопровождаемые убийцей. Получается сразу за Аничковым мостом по чётной стороне набережной Фонтанки. Сюда, для наглядности, я втыкаю четвёртую булавку.

Проделав манимуляции с картой и булавками, Лавр Феликсович глянул на Вяземского, ожидая реакции судебного медика на свои расчёты и умозаключения.

— Это касается двух крайних точек — Обуховского и Пантелеймоновского мостов, — возразил Вяземский. — А ведь Чернышёв и Аничков совсем близко друг к другу. Почему при втором убийстве был выбран именно такой путь отхода? По преступной логике, чем дальше от места публичной встречи с жертвами, тем меньше свидетелей знакомств или самих преступлений.

— Непременно, — ответил Сушко. — Вывод напрашивается сам по себе. Цветочник живёт на противоположной стороне Фонтанки за Аничковым мостом, где стоят доходные дома, туда можно попасть и через Чернышёв мост. Именно там ему проще скрыться и затеряться. В этом человеческом улье найти Цветочника будет непросто. Он нас будет видеть, а мы его — нет… Опять незадача.

— Вот ещё что, Лавр Феликсович, — видя, что Сушко больше нечего добавить, произнёс Вяземский. — Орудие убийства! По всем признакам — это опасная бритва «Solingen». Нужно посмотреть сводки криминальных происшествий с начала мая этого года. Не может быть, чтобы эта бритва не засветилась ещё где-нибудь в Петербурге.