Время жнецов
Шрифт:
В воздухе дровяника внезапно повисла тугая тишина. Каждый присутствующий попытался примерить данную ситуацию на себя, найти свой ответ на предложенную Вяземским версию событий. Как он, лично он, поступил бы в этих условиях? Что и как оставил бы в память о себе и бандитах? Любой сыскной знал, что просто так умереть не имеет права, и, даже безнадёжно погибая, должен довести дело правосудия до конца — задержания, осуждения и суда над преступниками, кем бы они ни были и где бы не встретились.
— Лавр Феликсович, а что бы сделали вы, окажись в подобной ситуации? — с таким вопросом Вяземский обратился к Сушко.
Тот надолго задумавшись, отрицательно мотнул головой и бросил короткое:
— Не знаю, Пётр Апполинарьевич…
— Ну-ну, Лавр Феликсович… Значит вы недостаточно внимательно читали наше с Карлом Альфредовичем экспертное заключение по трупу вашего подчинённого. Что там сказано о состоянии пальцев правой кисти? — так Вяземский попытался освежить память Сушко. Конечно, судебный медик мог бы ответить сам, напомнив сыскному соответствующее описание. Но Пётр Апполинарьевич уж очень не любил прохладного отношения к деталям, которые посторонние почему-то называли мелочами.
— Следы пыток? — наконец выдавил из себя Сушко.
Вяземский нечего не ответил, а кивком головы пригласил Штёйделя занять место у столба, теперь затылок немца находился напротив пятна крови, оставленной Шапошниковым. У Карла Альфредовича был тот же рост и физические параметры, что и у погибшего сыскного. Дождавшись, когда Штёйдель занял соответствующее положение, Вяземский приказал:
— А теперь, Карл Альфредович, вытяните правую руку в сторону и поднимите её на уровень плеча, не касаясь пальцами поверхности стенной доски. А вы, Лавр Феликсович, светите фонарём на доску, сперва на ту, что указывает кисть Карла Альфредовича.
Отдав распоряжения, Пётр Апполинарьевич склонился над своим медицинским саквояжем и достал пинцет и бумажный пакет. А потом при помощи лупы стал детально осматривать поверхность доски. Вот он остановился и погрузил инструмент вглубь деревянной поверхности, а потом пинцетом вынул два маленьких плоских фрагмента, застрявших между слоями дерева.
— Два отломка ногтя… Как я и предполагал ранее, — пояснил свои находки Вяземский, складывая их в бумажный пакет. — На этой доске ногтями и кровью Шапошников запечатлел своё последнее послание… Превозмогая боль и отчаяние. Ломая ногти и в кровь стачивая подушечки пальцев, царапал буквы и слова… Теперь, Лавр Феликсович, светите на доску ниже, нужно исследовать и её.
Шло время, от усердия на лбу Вяземского выступил горячий пот, который защипал глаза, но судебный медик продолжал и продолжал свой кропотливый труд, не обращая внимания на неудобства. Через двадцать минут Пётр Апполинарьевич разогнулся и с удовлетворением выдохнул.
— Мне необходимо ещё пять минут, перед тем, как запечатлеть и огласить результаты исследования. А пока передохнём пару минут, — предложил Пётр Апполинарьевич, с наслаждением расслабляя спину и руки.
Через указанное время Вяземский достал из внутреннего кармана блокнот и карандаш, а потом попросил Сушко и Штёйделя светить на обе доски одновременно, и снова использовав лупу, начал что-то записывать на бумаге. И, когда закончил, уверенно произнёс:
— Ногтями Шапошников нацарапал четыре слова, расположенные в две строчки… К средине второй ногти уже были утрачены… Много толстых мазков крови. Без специальной обработки видны только фрагменты букв, которые пока сложно сложить в слова. Гляньте сами.
Развернув блокнот, Вяземский показал изображение Сушко и Штёйделю. И выглядело оно так:
П Р I _ \ / … КУ/ II I
/ I Ш I О … Б Е С
— В последнее слово Шапошников вложил все остатки воли и терпения, считая его главным по значению, потому оно получилось отчётливо. Для остальных остаётся не так много вариантов, но гадать мы будем потом. А сейчас проведём «проявку» следов крови, — решительно произнёс Вяземский и достал из саквояжа пузырёк с заранее приготовленным сегодня реактивом и кисть для рисования
— Дайте боковой свет, — коротко бросил Пётр Апполинарьевич.
И в боковом свете надпись заиграла ярким синим цветом:
П Р Е ДА Л … К У Л II I
Л Е Ш К О … Б Е С
— Не все буквы одинаково пропитались кровью Шапошникова, — сделал вывод Вяземский. — Но для воспроизведения последнего слова первой строчки возможны два варианта: «КУЛНЕ» или «КУЛИК». Второй более вероятен… Лавр Феликсович, теперь вам решать, что это — уголовное прозвище, кличка или фамилия. Но, лично мне, ясно одно — пути Шапошникова и Цветочника пересеклись в этом дровяном сарае. Конечно, о причинах гибели вашего сотрудника ещё остаются вопросы, но и сейчас уже ясно, что к Цветочнику вы подобрались вплотную. Лешко — уменьшительное от польского имени Лех. Из показаний свидетелей следует, что подозреваемый ухажёр портних курил и имел серебряный портсигар с польским орлом. И это он пытал Шапошникова зажжённой папиросой. Если сегодня вы возьмёте живыми «гостей оттуда», то с большой долей вероятности будете иметь возможность узнать об этом поляке многое, а, может быть, и всё. Но в том, что владелец портсигара и Цветочник — это один и тот же человек, я ни капли не сомневаюсь.
— Да, Пётр Апполинарьевич, вы, как всегда, правы, — глаза Сушко зажглись огнём предвкушения скорой встречи с Цветочником, в них теперь отражалась уверенность в положительном исходе этой охоты на хитрого и изворотливого зверя. — Я полностью доверяю своим людям, посланным за «гостями», потому и отправился с вами на этот обыск. Для меня его результат важнее исхода других действий. Цветочник близко, и я тоже это чувствую, не зря уголовники зовут нас «легавыми».
Устроившись за столом в гостевом зале, судебные медики совместно оформили экспертное заключение и передали его Сушко. Через короткое время троица покинула трактир на Ямском 12. Штёйдель вернулся в морг, а Вяземский направился домой — их развезла по местам полицейская пролётка. А Сушко с городовыми вернулся на Офицерскую 28. Предстоял долгий разговор с Путилиным и встреча с группой задержания, отправленной на Гороховую 45.
***
На момент появления Сушко в Сыскной, группа задержания с Гороховой 45 ещё не вернулась. И Лавра Феликсовича охватило неприятное беспокойство — Викентий Румянцев не имел особого опыта в подобных делах, потому мог растеряться и подставиться под бандитский нож или пулю. Волнений, в отношении других участников группы, у Сушко не возникло: они — люди тёртые, особенно Клим Каретников, сдюжат и дров не наломают.
Расположившись на стуле в кабинете Путилина, Лавр Феликсович подробно доложил результаты вскрытия тел Лермана и Шапошникова и находках в дровяном сарае трактира Максимова. Иван Дмитриевич слушал внимательно, делая пометки на бумаге, чтобы на этих деталях заострить внимание в последующей беседе. Информация о надписи на стене дровяного сарая заставила Путилина побледнеть, скулы его напряглись, а пальцы правой руки стали отбивать дробь по столешнице собственного стола — всё это выдавало крайнее волнение шефа Сушко.
— Значит всё-таки предательство… — глухим голосом произнёс Путилин. — Кулик? Такой персонаж из криминальной среды мне не известен. Но… Сама фамилия кажется знакомой, слышанной совсем недавно. Обстоятельств, к сожалению, вспомнить не могу, однако, напрягу память и непременно это сделаю. Должен сделать. Только вот как они связаны — Кулик и наш убийца, которого вы называете Цветочник? А в том, что эта связь имеется, я уверен крепко. Нужно искать Кулика и делать это быстрее, в нашем распоряжении остаётся не так много времени. Найдём Кулика — найдём и Цветочника.