Время жнецов
Шрифт:
Выговорившись, Путилин смолк, теперь настала очередь Сушко, и тот продолжил разговор:
— Леонтия пытал и убил Цветочник, в этом у меня нет сомнений, да и Вяземский подтверждает такую версию. Только мотивы убийства мне совершенно непонятны. Ладно женщины — они свидетели и могли опознать Цветочника, а «цветочный антураж» представляется явным преследованием и психологической пыткой Каро де Лавинь, отказавшей мерзавцу в близости. Но при чём здесь Шапошников? Ума не приложу… И ещё, у меня нет сомнений, что Цветочник и есть Лешко Бес, ведь Леонтий указал именно на него.
Согласно кивнув, Путилин снова взял слово:
— Начинайте круглосуточное наблюдение за домом Шнайдера на набережной Фонтанки, обложите его со всех сторон. Ответы на запросы в места предыдущего пребывания парикмахеров ещё не пришли… Другим способом проверить идентичность и соответствие паспортов предъявителей невозможно. Лешко Бес? И такого уголовника в Петербурге я не знаю. Хотя, имя польское, и я немедленно телеграфирую в Варшаву — там должны быть сведения о нём. Уж, если в Петербурге Бес так разгулялся, то и в Варшаве подобный след должен был остаться. И прибыл в столицу этот Лешко совсем неспроста. Сдаётся мне, что он крупно набедокурил дома, а в Петербург бежал от безысходности.
— Немудрено, Иван Дмитриевич, — поддержал шефа Сушко. — По уголовной иерархии бесы — особая каста. Бес — уголовник, не признающий криминальных авторитетов, но использующий их в своих корыстных целях. Человек, если его можно так назвать, не знающий предела в своих желаниях и поступках. Я с нетерпением жду возвращения группы, направленной за поляками, преследующими Лешко Беса и убившими ювелира Лермана. Они многое могут рассказать, потому что всё это время шли по следу своего соотечественника.
— Дай Бог, чтобы всё обошлось без крови и смертей, по всему видно, что поляки эти — отчаянные субъекты, — ответил Путилин. — Лавр Феликсович, хочу сообщить вам новость. Пришёл ответ на ваш запрос в Управление железнодорожной полиции. 3 мая вагоном второго класса поезда «Варшава — Санкт-Петербург» до Варшавского вокзала не добрались два человека. Глеб Валерьянович Ефремов и Адам Францевич Мазовецкий. Вещей пассажиров в купе не обнаружили. По описанию Мазовецкий уж очень смахивает на Цветочника. Паспорт угольного промышленника Ефремова подлинный, а вот инженера лже-Мазовецкого — подложный. Такого человека не существует. Возможно, под этим именем Бес и попал в столицу. Именно в те сроки, когда у нас появился Цветочник.
— Вы правы, Иван Дмитриевич, получается именно так, — поддержал Путилина Сушко. — Позвольте, по вновь открывшимся обстоятельствам гибели моего Леонтия, допросить злокозненного кабатчика Максимова и его полового. Теперь им не отвертеться.
Иван Дмитриевич заметил, как злорадно блеснули глаза Сушко, и, потому предостерёг подчинённого ещё одной, давно известной всем, поговоркой:
— Ходи на брод, паря. Там мельче будет, токмо про камни не забывай, — с лёгкой усмешкой произнёс Путилин. — Отчего же, допросить можно — бить нельзя. И не забудьте прихватить с собой дознавателя, пусть все бумаги
И уже через пятнадцать минут допрос состоялся. А начал Сушко с полового — Якова Прыткина. Лавр Феликсович прекрасно знал благоговейный ужас и страх простого народа перед любой написанной бумагой, документом с печатью, потому на своей части стола сложил внушительную стопу исписанных и пропечатанных бумаг. На другом конце стола примостился делопроизводитель, готовый документировать процесс допроса для следствия.
Конвойному, доставившему Прыткина на допрос, Сушко приказал разобуть Якова, а его сапоги поставить рядом с собой. Увидев Сушко, половой в конец раздухарился:
— Ваше благородие, сколь меня ещё мучить будете? Я ить ни в чём не виноватый… Почто за решёткой держите без следствия и суда? Неча предъявить — отпускайте.
Пропустив эту фразу полового мимо ушей, Сушко произнёс с, едва скрываемой, хитрецой:
— Ни в чём не виноват, говоришь? А вот тут кипа бумаг на твои художества имеется. Учёные люди писали, а заключения их печатями заверены. Хочешь на вечную каторгу? Валяй! Я перечить не стану!
— На вечную каторгу? — возмутился половой. — Правов таких не имеете! Где это видано, чтобы невинного человека, да на вечную каторгу запихать?
— Ты, Яша, юродивого-то из себя не лепи, — подлил масла в огонь Сушко. — А сколько думаешь тебе суд определит за убийство полицейского? Смотри, вот документ, в котором всё про тебя написано, а, что написано пером, топором уже не вырубишь. По написанному ты, Яша, на месте преступления был и стоял рядом с убиенным полицейским. Теперь ты, Яков, свидетель, который может стать главным подозреваемым. Смекаешь суть?
— Да быть того не может, ваше благородие! Я никого и пальцем не тронул… Не было меня там. Не бы-ло-о! — продолжал отнекиваться Прыткин, но в его глазах появились страх и смятение, слишком много документов было лежало в стопке.
— Хорошо, — притворно согласился Сушко и взял верхнюю бумагу из пачки, лежащей на столе, рядом с Прыткиным. — А теперь почитаем, что здесь написано… «Человек, проводивший полицейского Шапошникова в дровяной сарай и стоявший там рядом с ним, был обут в яловые сапоги с закруглёнными носами и треснутым правым каблуком. В это время, стоящий справа преступник нанёс Шапошникову удар палкой по голове»… Теперь смотрим твои сапоги. Ага, приметы полностью совпадают…
— Не убивал я… Не я-а-а, — заскулил половой и заёрзал на табурете, прикреплённом к полу допросной.
— Прекрасно! Будем читать дальше, — продолжил свою игру Сушко, взяв очередной листок из стопы бумаг. Конечно, таких документов у него не было, потому он пользовался выдержками из заключения судебных медиков, трактуя их соответственно складывающейся ситуации. — «Полицейский Шапошников, перед ударом по голове, нанёс удар кулаком в лицо, стоящего рядом преступника, отчего тот имеет кровоподтёк на известной части лица». Ага, и бланш у тебя, Яша, имеется. Возьмём следующий документ, у меня их тут много…