Время жнецов
Шрифт:
Глава 11
Глава 11. Не всякий кулик своё болото хвалит.
Жизнь полицейского, а сыскного в особенности, не состоит из одних удач или побед, бывают в ней и белые, и чёрные полосы, что соответствуют промахам, провалам и неудачам, душевным терзаниям по их поводу и сожалениям о вовремя не сделанном или бессрочно утраченном. В такой черной полосе сейчас оказался и Путилин: за короткий срок, за каких-то три дня случились и гибель агента Шапошникова, и пропажа документов на Беса, и отравление основных свидетелей по его делу. Казалось, вот ещё один шаг со стороны преступника и он уйдёт безнаказанным.
В минуты крайнего внутреннего напряжения и кажущейся безысходности
Особенно Путилину запомнилась последняя фраза-наставление Карпа Леонтьевича: «Руководить — это не руками водить или приказы черкать, тут во всём нужно быть главным. Ибо без перевясла и веник рассыплется, а велик почет не живет без хлопот. Начальник, что ось рабочего колеса, вокруг неё всё и вертится, без неё и телега не двинется, какую лошадь не запрягай. Будучи начальником, придётся сто раз ответить, кто ты есть — профессиональный специалист или чиновник-карьерист. Первое, мне кажется, главнее, и о нём никогда забывать не стоит. Начальники приходят и уходят, а служба остаётся, потому что на профессионалах держится».
И как будто ставя точку в давнем внутреннем споре, Путилин уверенно произнёс вслух:
— Да, ныне я начальник Сыскной, но, в сложившихся обстоятельствах, просто обязан стать сыскарём. Найти злокозненную иглу в стоге своего сена. Найти и обезвредить, пока она не уколола ещё кого-нибудь. Надежды на помощь заместителя — Ивана Александровича Виноградова не было: с начала мая он в Петербурге отсутствовал.
Устроившись вместе с Сушко и делопроизводителем Фролом Калистратовичем Савицким в своём кабинете, Путилин начал опрос подчинённых, задавая им одни и те же вопросы: кто и что видел в камерном отделении до и во время кормления задержанных, посещали ли его другие служащие, кроме конвойных и стражников, где в это время находились специалисты отдела дознания — помощники дознавателя. Говорил, в основном, Путилин, Савицкий делал записи на листе бумаги, а Сушко наблюдал за реакцией опрашиваемых на задаваемые вопросы. У последующего обязательно спрашивалось о месте нахождения и деятельности предыдущего свидетеля. Понятно, все опрашиваемые испытывали напряжение — тень подозрения падала на всех одинаково.
В это время Вяземский занялся тщательным осмотром камерного отделения и камер отравленных налётчиков. После произошедших событий Петру Апполинарьевичу пришлось долго заниматься идентификацией следов обуви — во время переполоха и в камерах, и в коридоре наследили знатно. А он искал единственные, повторяющиеся следы обуви в обеих камерах, где содержались Митяй Лисин и его помощник. И, наконец, поиски судебного медика увенчались успехом. Две пары следов форменных сапог со стёртыми на носовой части подошвами находились лишь в камерах вожаков грабителей. Удовлетворённо хмыкнув, Вяземский принялся осматривать пространство вокруг них. В камере Лисина он нашёл тёмный потёк на самом краю вкопанного стола, а вот под самим столом лужицы не было. Привычно рассуждая вслух,
— Ага… Нуте-ка пожалуйте-с. Субъект трясущимися руками подавал Лисину чай, подавал да пролил на стол от страха или избытка чувств. А на полу лужицы-то нет. И где она? Да на штанине убийцы-отравителя. Неспокоен, ох, неспокоен сей персонаж. Убивать привычки нет.
Во второй камере на прутьях решётки дверей Вяземский обнаружил прилипший комок серого цвета на уровне согнутой в локте правой руки.
— Ну-ну… И здесь ты опростоволосился, стервец. Измазал рукав мундира в каше, — вслух зафиксировал находку Вяземский, спрятав в карман лупу. Теперь оставалось найти обладателя специфически стоптанных сапог и замаранной форменной одежды. Рост и возраст их хозяина Пётр Апполинарьевич уже чётко себе представлял.
Опрос и сравнение показаний дали неожиданный результат. Конвойные и стража отдела временного задержания в камеры Митяя Лисина и его помощника не входили. Они обеспечивали скудным арестантским ужином лишь четвёрку простых налётчиков, но те до сих пор оставались живы и здоровы. Единственным человеком, кто входил к вожакам бандитов, оказался новый, ещё никому крепко не запомнившийся, служащий в чиновничьем мундире. Тут со своими находками подоспел и Вяземский. Выслушав судебного медика, Путилин распорядился:
— Снова всех собрать. Каждого разобуть. Усадить на стул — ноги на второй. Сюртуки осмотреть тщательно. Пётр Апполинарьевич, приступайте к осмотру и поиску подозреваемого по вашим параметрам.
Потянулась длинная очередь из обследуемых. И тут ничего, остался последний служащий Сыскной, ещё не прошедший досмотра. Сутулый, роста выше среднего, блёклые волосы, куцая бородка. На гражданском, чиновничьем мундире, как знаки различия выделялись петлицы, с одним просветом без звёзд, и эмблема служебного ведомства по их центру. Само одеяние видало лучшие времена. И это без слов говорило о том, что на партикулярное платье у хозяина нет средств. Так выглядел чиновничий мундир титулярного советника. Титулярный советник — гражданский чин IX класса. Слово «титулярный» здесь означало «номинальный» — уже не секретарь, но ещё не полноправный советник, своего рода кандидат в советники — чины VIII класса, называемые коллежскими асессорами. На пути к чину коллежского асессора лежала незримая преграда, преодолеть которую разночинцу-чиновнику было чрезвычайно трудно; дворянство остерегалось чрезмерно пополняться за счёт незнатных. Большинство титулярных советников навсегда оставалось в этом чине, не рассчитывая на большее; их называли «вечными титулярными советниками», а насмешливо — «штулярами» или «титуляшками». В Сыскной жалованья им полагалось — по 400 рублей годовых, столовых денег — по 200 рублей, квартирных денег — по 240 рублей в год. Одному худо-бедно просуществовать можно. А если на плечах висит семья и немалая? О себе думается в последнюю очередь.
Делать было нечего, а ждать нельзя, и титулярный советник, глубоко вздохнув, шагнул внутрь помещения. По команде Вяземского он снял сюртук и повесил на спинку стула, а сам, сев на него, вытянул ноги на второй, у которого уже стояли снятые сапоги. После осмотра сапог и сюртука подозреваемого, Пётр Апполинарьевич утвердительно кивнул, что означало «Это он».
— Представьтесь, — попросил сослуживца Путилин.
— Модест Иванович Кулик, — глухо ответил тот.
— Да, это Модест Иванович Кулик, мой младший помощник. Взят в самом начале мая на вакантное место. Рекомендован полицейской канцелярией Спасской части. В настоящее время находится на обучении и работает с бумагами, которые я ему предоставляю. Самостоятельных дел пока не ведёт. Происхождением из городских мещан. Семейный. Жена и две дочери младшего возраста, которые обучаются в Мариинском училище.
— Кулик? — вопрос Путилина носил целую гаму эмоций — удивление, возмущение, разочарование, но озлобленности в нём не слышалось.
— Кулик! — утвердительно кивнув, коротко бросил Сушко.
Оба — начальник и старший сыскной агент одновременно вспомнили надпись, сделанную Леонтием Шапошниковым на месте пленения — в дровянике на Лиговке: «ПРЕДАЛ КУЛИК».
— Фрол Калистратович, — обратился Путилин к Савицкому. — Спуститесь к себе и хорошенько обыщите стол Кулика, а так же ёмкость для мусора в камерном отделении. Ищите бумажный пакет с остатками порошка, пахнущего чесноком. Пётр Апполинарьевич подскажет вам то ли это, что мы ищем или нет.