Время жнецов

Паутов Вячеслав

— Непременно, — ответил Сушко, этим словом Лавр пользовался, когда был полностью согласен с собеседником. — Непременно, Илья Самсонович. За Митяем Лисиным, и ему подобными уголовными вожаками — "мазами", безусловно, стоит столичный, центровой «Иван». Через присутствие у Лисина выйти на него, узнать кто он и как его сыскать, в том и была задача Леонтия Шапошникова. Была… Нет, он жив, пока не доказано обратное. Возможно, грядёт уголовный передел сфер влияния. И в этом ваше, Илья Самсонович, наблюдение примечательно. Даже небольшой приток приискового ворованного или неучтённого золота ничего хорошего не сулит. Для переплавки песка в слитки нужно оборудование и специалисты, а нелегальных в Петербурге можно по пальцам пересчитать,

и мы их всех знаем. По количеству и цена будет падать, что этого самого «Ивана Ивановича» никак не устраивает. Но это моё, сугубо личное, предположение, основанное на появлении в Петербурге ряда беглых каторжников из Сибирских краёв, а пустыми в столице им делать нечего. Продолжайте наружное наблюдение и контроль ситуации, результаты докладывать ежедневно. А я буду думать и решать, как поступать дальше. Могу дать в помощь ещё двух агентов, но вчетвером вы станете на виду у всей Лиговки. Лишнее внимание — лишние хлопоты. За работу!

И оба сыскных исчезли в проёме дверей. Лавр Феликсович уже собрался уходить, пора быть на доклад к Путилину, как в дверь робко постучали, и Сушко машинально ответил:

— Входите!

Но дверь осталась закрытой, а стук повторился.

— Входите смелее! — чуть громче произнёс Сушко.

Тут дверь со скрипом отворилась и через порог шагнула странная личность. Седые волосы застарелыми нечёсаными колтунами торчали в разные стороны под стать сивой бороде, лысая макушка подрагивала в старческом тике. Руки в цыпках и возрастных пятнах, нестриженые ногти с чёрными ободками грязи, фигура согбенная, правая рука придерживает суковатую палку-клюшку. Одет посетитель в длинную, давно нестиранную, вытертую до дыр на локтях, рубаху, на плечах жилет, выцветший от времени и стирок — уже непонятно какого цвета, несходящийся на груди и животе, на ногах — разбитые лапти.

Старик, просеменив по кабинету, остановился в шаге от Сушко и лодочкой протянул левую руку.

— Ос-по-дин… Подай копеечку-у на хле-бу-шок. Христа ради-и… — растягивая слова, прошамкал неожиданный посетитель, демонстрируя видавшие лучшие времена, почерневшие зубы.

Несколько мгновений ушло у Лавра на оценку происходящего, а потом он разразился раскатистым хохотом.

— Браво, Викентий! Поразительное сходство! — через смех выдавил из себя Сушко. — Ты превзошел себя, друг мой!

— Правда, Лавр Феликсович? Но ведь вы меня раскусили, значит и преступники смогут… А ведь я так старался, готовился и в роль входил, — сбросив парик, своим голосом разочарованно произнёс Румянцев.

— Где-нибудь вы этот театр уже опробовали, Викентий Тимофеевич? — теперь деловым тоном спросил Лавр Феликсович.

— Да, на Апраксином рынке… Поверили, дали пять копеек. Два дня, до вчерашнего вечера, там тёрся и приметил сборщика дани, обирающего нищих и сирот, зарабатывающих на жизнь попрошайничеством. А вечером и ночью участвовал в задержании. И вот, что хочу сказать… — ответил Викентий и, намереваясь повиниться за свой служебный конфуз, отложил палку в сторону — на ближайший стул, с непривычки ныла кисть. — Лавр Феликсович, что же я делаю не так?

— Необоснованно переборщили со стариковским антуражем. Внешнее всегда должно соответствовать внутреннему. Вас выдали глаза, руки и ноги, речевой запас и, конечно, запах. Однако, вы уяснили главное — возможность и необходимость полного перевоплощения. А вся суть достоверности заключается в деталях. Чем больше деталей вы вводите, тем большего понимания требуется к необходимости их использования в деле. Ходячий портрет Пушкина никого не сможет убедить в своей реальности. Но, вот, если он заговорит да подмигнёт, тогда… Присядьте, Викентий Тимофеевич, сейчас всё объясню.

И Румянцев со вздохом опустился на стул, после чего Сушко продолжил:

— В свою бытность шеф наш, Иван Дмитриевич, брал не лицедейством, а характером, который

дополнял соответствующую внешность. Каждое его ролевое «представление» — демонстрация избранной личности, а не личины. Личность привлекает основное внимание и отвлекает от отдельных внешних деталей. А что получилось у вас?

На этот вопрос Викентий снова промолчал, покорно ожидая вердикта начальника, потому Сушко постарался совершенно конкретно указать на ошибки-несоответствия:

— Никогда не смотрите уголовнику прямо в глаза, только со стороны или боковым зрением. Блеск глаз выдаёт вашу молодость и совсем не криминальную натуру. Вы можете наклеить трахомные веки, но пытливый взгляд полицейского и за ними не спрячете.

Викентий согласно кивнул, готовый принять следующую порцию критики.

— Дайте мне вашу левую руку, — попросил Сушко, и Румянцев исполнил приказ начальника, весь обратившись во внимание и слух. — Не смотря на бутафорскую грязь, ладонь ваша остаётся гладкой и влажной. А где стариковская заскорузлость и сухость, где мозоли от многолетнего труда бедняка? Их нет. В правой руке вы держали клюку, а теперь покажите правую ладань. Та же картина. А ведь от долгого пользования клюкой возникают специфические по направленности мозоли. Их тоже нет. Тогда нельзя выставлять напоказ то, что показывать не стоит, а вы мне открыто ладошки демонстриуете. Клюкой не двигают — на неё опираются, вы же чуть ли не несёте её в руке.

Наконец, преодолев подавленность и растерянность, Викентий ответил:

— Я всё понял, но у меня никогда не было наставника, подобного вам по кропотливости наставлений. Благодарю и прошу продолжить ваш анализ и критику.

— Хорошо, я, по вашему настоянию, продолжу, — согласился Сушко. — Вы медленно передвигаете ноги, семеня на полусогнутых. Но стаческого шаркания я не слышу. А теперь, тем же старческим голосом, прочтите первые строки «Водопада» Гавриила Державина, уверен, вы его знаете.

Тут молодой Румянцев, покачав головой, взмолился:

— Знаю «Водопад», но это не проботанный мною текст, потому в правильностистриковских интонаций и артикуляции я не уверен. Лавр Феликсович, я вас прекрасно понял и во второй раз уже не попадусь. А запах, я сам вам о нём скажу. От старика дожно пахнуть годами беспросветной бедности и месяцами немытым телом, а от меня за версту несёт благополучием и сытостью. Плохой из меня нищий.

— Уже сносный, уже сносный, — улыбнувшись сказал Сушко и не приминул добавить. — Только цыпки явно лишние. Весна, тепло — холода и снега давно нет.

Теперь и Викентий улыбнулся, а потом серьёзным голосом добавил:

— Лавр Феликсович, я быстро учусь. Когда же мне можно надеяться на возможность внедрения?

Сушко спешил, к начальству не опаздывают, потому и бросил своё привычное, но знакомое каждому:

— Доживём-увидим, а потом подумаем.

***

Солнечное весеннее тепло и запахи цветения заставили Сыскную приоткрыть окна. Ожидая появления Сушко, Путилин стоял у окна и жадно втягивал в себя свежий воздух, наслаждаясь радостью существования и возможностью чувствовать жизнь. Третий срок начальствования над Сыскной дался ему непросто. Возраст брал своё: пятьдесят девять лет, а из них тридцать пять с перывами в полиции, грузом лежали на плечах пожилого сыщика. Уже не было молодой подвижности тела, упругой силы рук и ног, былой неутомимости в поиске и преследовании преступников, но пытливый разум и сыскная сметливость с лихвой заменяли утраченное. Фигура обрела грузность, волосы и неизменные бакенбарды серебрились сединой, ямочка на подбородке стала глубже, отчётливее, а линия рта — жёстче. Только глаза, их живой блеск и всегда заинтересованный взгляд напоминали прежнего Путилина. Снаружи в раскрытое окно попадал шум улицы и обрывки разговоров людей, наводнивших её, эта какофония перебивала привычные звуки, доносившиеся из помещений Сыскной.