Выдержал, или Попривык и вынес

Твен Марк

Такъ необыкновенно прозрачна была вода, что, гд глубина ея была двадцать или тридцать футовъ, дно было такъ ясно видно, что лодка, казалось, плыла по воздуху! Да, даже тамъ, гд глубина была восемьдесятъ футовъ. Маленькіе камешки виднлись отчетливо, каждое пятнышко форели и каждая песчинка не пропадала отъ глазъ. Часто, лежа въ лодк, внизъ лицомъ надъ водою, любуешься отражающейся природою и вдругъ видишь, какъ каменная глыба, величиною въ сельскую церковь, какъ бы поднимаясь со дна, быстро стремилась къ поверхности воды и, подвигаясь, грозила уже тронуть наши лица, тогда невольно схватывали мы весло, желая этимъ отстранить кажущуюся опасность. Но лодка продолжала плыть, а глыба спускалась снова, и тогда мы могли замтить, что когда мы были какъ разъ надъ нею, то и тогда она была на двадцать или на тридцать футовъ ниже поверхности. Внизу, сквозь эту свтлую глубину, вода была не только прозрачна, но блестяще

и ослпительно прозрачна. Вс предметы, видимые сквозь нее, были живы, свтлы и ясны, не только очертаніями, но и малйшими подробностями своими, и которыя ускользали, виднныя сквозь такой же объемъ атмосферы. Такъ воздушно и пусто казалось водяное пространство подъ нами и такъ сильно было воображеніе, что плывешь высоко надъ пустотою, что прозвали эти экскурсіи «путешествіями на воздушномъ шар».

Мы много удили, но не вылавливали и одной рыбы въ недлю. Мы видли форели, весело плавающими въ пустот подъ нами или спящими въ масс, на дн, но они почему-то не шли на удочку, вроятно, сквозь воду видли лесу. Мы часто намчали форель, какая намъ хотлась, и осторожно спускали въ глубину, въ восемьдесятъ футовъ, къ самому носу ея приманку, но рыба только стряхивала ее съ носа съ видимой досадой и мняла свое положеніе.

Мы по временамъ купались, вода, несмотря на жгучее солнце, была холодна. Иногда мы мили на дв отплывали отъ берега къ «синей вод», тутъ вода была синяя, какъ индиго, что зависло отъ безконечной глубины того мста. По оффиціальнымъ свдніямъ, въ самомъ центр озеро это иметъ тысячу пятьсотъ двадцать пять футовъ глубины! Иногда, предаваясь лни, посл полудня, мы валялись по песку, курили трубку и читали какой-нибудь старый романъ. Вечеромъ, у разведеннаго костра, мы играли въ экарте или въ другую какую, игру для укрпленія духа, и играли такими грязными и рваными картами, что только знакомство съ ними въ теченіе цлаго лта могло пріучить распознавать ихъ и не смшивать туза червоннаго съ валетомъ бубновымъ.

Мы никогда не спали въ нашемъ «дом» и почти въ немъ не нуждались; мы сдлали эту постройку лишь для того, чтобы удержать землю за собою, и этого было достаточно. Мы боялись нечаянно ее разорить.

Мало-по-малу провизія наша стала приходить къ концу и мы отправились на прежнюю стоянку, чтобы сдлать новый запасъ всего. Цлый день употребили мы на это, и вернулись домой къ ночи усталые и голодные. Пока Джонни несъ большую часть провизіи въ домъ, я взялъ хлбъ, нсколько ломтей ветчины и кофейникъ на берегъ, положилъ все это около дерева, зажегъ костеръ и пошелъ назадъ къ лодк, чтобы достать вертелъ. Въ это время я услышалъ крикъ Джонни и, посмотрвъ въ ту сторону, увидлъ, что мой огонь быстро охватилъ все вокругъ него.

Джонни стоялъ на другой сторон и чтобы дойти до озера, онъ долженъ былъ пробжать черезъ огонь; и такъ стояли мы, безпомощные и наблюдали за опустошеніемъ.

Почва въ этомъ мст была густо усыпана сосновыми иглами и огонь, дойдя до нихъ, разгорлся, какъ отъ пороха, и чудно было видть, съ какою, бшеною скоростью огонь распространялся! Мой кофейникъ уже не существовалъ, а съ нимъ погибли и другія вещи. Въ теченіе полутора минутъ огонь охватилъ сухіе, густо-поросшіе кусты въ шесть или семь футовъ вышины и тогда ревъ, шумъ и трескъ были что-то ужасны. Жара принудила насъ удалиться къ лодк и тамъ, очарованные зрлищемъ, стояли мы не шевелясь и восхищались.

Черезъ полчаса все передъ нами кружилось въ бур огня! Огонь взбирался быстро вверхъ по сосднимъ хребтамъ, переходилъ черезъ нихъ, куда-то пропадалъ съ тмъ, чтобы снова показаться на верхушкахъ отдаленныхъ горъ, чудно освщая окрестность, снова исчезалъ и снова появлялся, распространяясь и поднимаясь все выше и выше по склонамъ горъ, пробгалъ по волнамъ, по узкимъ проходамъ и по пути охватывалъ все, что глазъ могъ видть. Вдали по ту сторону озера, скалы и утесы, освщенные яркимъ заревомъ, окрашивали небо багровымъ цвтомъ и наполняли картину ада!

Каждый штрихъ этой картины отражался въ блестящей поверхности озера! И об картины были превосходны, об великолпны; но та, отражавшаяся въ вод, была какъ-то лучше, и невольно очаровывала глазъ. Мы сидли четыре долгихъ часа недвижимы, поглощенные этимъ зрлищемъ, забыли про ужинъ, забыли про усталость. Но въ одиннадцать часовъ пламя перешло за предлъ нашего зрнія и опять повсюду водворилась темнота.

Голодъ сталъ насъ донимать, но намъ нечего было сть. Провизія, безъ сомннія, была вся сжарена, но мы не ршались идти за ней. И вотъ опять мы стали бездомными скитальцами безъ собственности. Наша ограда пропала, нашъ домъ сгорлъ и никакой страховой преміи! Нашъ сосновый лсъ былъ спаленъ, сухія деревья сгорли и цлыя акры кустарника (manzanita) стерты съ лица земли. Плэды, къ счастію, лежали на нашихъ обычныхъ песчаныхъ постеляхъ, такъ что

мы пошли и легли спать. На слдующее утро мы опять похали на старую стоянку, но, отъхавъ довольно далеко отъ берега, насъ застала такая страшная гроза, что мы боялись причалить къ берегу. Я сталъ быстро вычерпывать воду, а Джонни приналегъ на весла, и мы достигли мстности на три или четыре мили выше стоянки. Гроза увеличивалась и было ясно, что лучше причалить лодку къ какому-нибудь берегу, чмъ рисковать очутиться въ стосаженной глубин. Мы тронулись, преслдуемые грозными пнистыми волнами, я слъ къ парусамъ и сталъ направлять лодку къ берегу; какъ только носъ лодки ударился о берегъ, волна, хлынувъ за бортъ, смыла все находившееся на ней и тмъ избавила насъ отъ лишняго труда. Цлый день мы находились подъ страхомъ паденія какой-нибудь глыбы, а всю ночь мерзли отъ холода. Утромъ гроза прекратилась, и мы, не теряя времени, стали грести по направленію стоянки. Мы такъ были голодны, что съли весь остатокъ провизіи бригады и похали обратно въ Карсонъ, чтобы сообщить ей объ этомъ и извиниться передъ нею. Было условлено заплатить ей вс убытки.

Посл того мы еще нсколько разъ совершали поздки по озеру и часто подвергались опасностямъ и разнымъ приключеніямъ, о которыхъ въ никакой исторіи не найдется описанія.

ГЛАВА XXIV

Я ршилъ пріобрсти верховую лошадь. Нигд не видлъ я такой лихой и отчаянной зды, не считая цирка, какъ у этихъ живописно задрапированныхъ мексиканцевъ, калифорнійцевъ и американцевъ, которые каждый день скакали по улицамъ Карсона. Какъ они здили! Чудо! Немного наклонившись впередъ, въ шляпахъ съ широкими полями, спереди приподнятыми, съ разввающимися надъ головами длинными вуалями, легко и свободно пролетали они по городу, подобно вихрю; черезъ минуту вдали въ степи виднлась только пыль поднятая ими. Когда они хали тихою рысью, они сидли прямо, красиво и граціозно, какъ бы составляя одно съ лошадью, а не подскакивали въ сдл, по принятой глупой школьной метод. Я живо выучился отличать лошадь отъ коровы, но дальше мои познанія были плохи и потому горлъ нетерпніемъ обогатить ихъ. Я ршилъ купить лошадь. Пока эта мысль гнздилась въ моей голов, на аукціонную площадь пріхалъ оцнщикъ-продавецъ, на вороной лошади, усянной такимъ количествомъ наростовъ, что она походила на дромадера и потому была весьма некрасива; но его «идетъ, идетъ за двадцать два доллара — лошадь, сдло и сбруя за двадцать два доллара, джентльмэны!»

Я на силу сдерживался.

Какой-то человкъ, котораго я не зналъ (онъ оказался братомъ оцнщика), замтивъ жадный взоръ мой, сказалъ, что такая замчательная лошадь идетъ такъ дешево и прибавилъ, что одно сдло стоило этихъ денегъ. Сдло было испанское съ тяжеловсными украшеніями и съ неуклюжимъ кожанымъ покрываломъ, названіе котораго трудно выговаривается. Я сказалъ, что готовъ надбавить цну; тогда этотъ хитрый на видъ человкъ заговорилъ съ простодушной прямотою, которая меня подкупила. Онъ сказалъ:

— Я знаю эту лошадь, знаю ее очень хорошо. Вы иностранецъ, я вижу, и могли принять ее за американскую лошадь, можетъ быть; но я увряю васъ, что нтъ, ничего подобнаго нтъ; но извините, если я говорю шепотомъ, тутъ стоятъ чужіе, она, не безпокойтесь, «кровной мексиканской породы» (Plug).

Я не зналъ, что значило «кровной мексиканской породы», но прямодушная манера говоритъ этого человка заставила меня внутренно поклясться, что я или куплю эту «кровную мексиканскую породу», или умру.

— Иметъ ли она еще какія-нибудь достоинства? — спросилъ я, удерживая, насколько возможно было, свой порывъ.

Онъ потянулъ меня за рукавъ немного въ сторону и шепнулъ въ ухо слдующія слова:

— Она можетъ перебрыкать что хотите въ Америк!

— Идетъ, идетъ за двадцать четыре доллара съ половиною, джентль…

— Двадцать семь! — крикнулъ я съ яростью.

— Продана, — сказалъ оцнщикъ и передалъ мн «кровнаго мексиканца».

Я едва могъ сдерживать свое волненіе. Я заплатилъ деньги и поставилъ животное въ нанятую мною сосднюю конюшню для корма и для отдыха.

Посл полудня я привелъ лошадь на площадь, и когда садился на нее, нсколько горожанъ держали ее, кто за голову, кто за хвостъ. Какъ только вс отошли, она, собравъ вс четыре ноги вмст, опустила спину, потомъ вдругъ выгнула ее дугой и подбросила меня вверхъ на три или четыре фута! Но я удержался и счастливо попалъ обратно прямо въ сдло, снова взлетлъ вверхъ, опустился на крупъ, опять взлетлъ и очутился на ше; все это произошло въ теченіе трехъ или четырехъ секундъ. Потомъ лошадь встала на дыбы и я, обнявъ ее безнадежно руками за тощую шею, скользнулъ въ сдло и удержался въ немъ; потомъ она вскинула вверхъ заднія ноги, какъ бы желая лягнуть само небо, и встала на переднія; потомъ снова начала подбрасывать; въ это время я услышалъ чей-то голосъ: