Выдержал, или Попривык и вынес

Твен Марк

Разъ мы сдлали двадцать пять миль въ день, а въ другой разъ сорокъ (черезъ большую Американскую степь) и десять прежнихъ составляютъ въ общемъ пятьдесятъ въ двадцать три часа, не считая времени на ду, питье и отдыхъ. Протянуться и заснуть, хотя на каменистой или промерзшей земл, посл трудовъ двигать фуру и двухъ лошадей на протяженіи пятидесяти миль, есть такое высшее наслажденіе, что минутами казалось, что оно досталось намъ слишкомъ дешево.

Мы простояли два дня недалеко отъ «Пруда Гумбольдта»; пробовали пить алкалической воды этого пруда, но она была невозможна, это все равно, что пить щелокъ и не слабый, а крпкій, она оставляла горькій, противный вкусъ во рту и какое-то очень непріятное чувство жженія въ желудк. Мы положили патоки въ воду, но это мало помогло, прибавили одинъ пикуль, однако, вкусъ щелока всетаки преобладалъ; вода эта положительно не годилась для питья. Кофе, сдланный изъ этой

воды, былъ самая сквернйшая смсь, кмъ-либо когда сочиненная. Она, право, была противне, чмъ сама вода. Мистеръ Баллу, какъ архитекторъ и строитель этого пойла, чувствовалъ нкоторую неловкость и не могъ ни поддержать, ни защитить его, выпилъ полчашки маленькими глотками, прибгая къ разнымъ хитростямъ, чтобы слегка похвалить это пойло, но кончилъ тмъ, что вылилъ остатки на земь и откровенно сказалъ, «что оно чрезвычайно технически для него». Вскор мы нашли ручей свжей воды и воспользовались имъ съ наслажденіемъ, а затмъ легли спать.

ГЛАВА XXVIII

Отъхавъ нсколько отъ пруда, мы направились вдоль Гумбольдтовой рки. Люди, привыкшіе къ необъятной широкой Миссиссипи, называютъ «ркою» только тотъ источникъ, который включаетъ въ себ большое количество воды, поэтому такіе люди разочаровываются при вид береговъ Гумбольдта или Карсона и находятъ, что рки въ Невад просто рченки, подобныя каналу Эріо, только-что каналъ вдвое длинне и въ четыре раза глубже. Одно изъ самыхъ веселыхъ и укрпляющихъ занятій — это, разбжавшись, прыгать нсколько разъ черезъ рку Гумбольдтъ и потомъ, уставши, выпить ее до дна.

На пятнадцатый день, сдлавъ двсти миль въ сухую и снжную мятель, дошли мы, наконецъ, до Юніонвиль, мстечко въ области Гумбольдта. Юніонвиль состоитъ изъ одиннадцати хижинъ. Шесть изъ нихъ тянутся по одной сторон, вдоль Камышевыхъ долинъ, остальныя же пять стоятъ напротивъ ихъ, за домами съ обихъ сторонъ возвышаются мрачныя стны горъ, которыя высоко поднимаются въ облака, такъ что селеніе кажется лежащимъ въ глубокой пропасти. Уже давно дневной свтъ освщалъ окрестности, а въ Юніонвил все еще царствовалъ мракъ.

Мы построили себ маленькую, простую хижину на одной сторон пропасти и покрыли ее парусиною, оставивъ наверху отверстіе для дыму, но въ него каждую ночь проваливалась скотина, ломая наши вещи и прерывая нашъ сонъ. Было очень холодно, а дровъ было мало, индйцы приносили на спин за нсколько миль хворосту и прутья, и когда мы могли перехватить нагруженнаго индйца — хорошо, а когда намъ не удавалось (что большею частью и случалось), то дрогли отъ холода.

Я безъ стыда сознаюсь, что ожидалъ видть массу серебра, валяющагося повсюду на земл, и думалъ видть, какъ оно блеститъ на солнц по вершинамъ горъ, но никому не открывалъ моихъ предположеній, такъ какъ внутренній голосъ говорилъ, что, можетъ быть, я ошибаюсь и преувеличиваю и если буду высказывать мои надежды, то надо мною, пожалуй, будутъ и смяться. Всетаки я былъ чрезвычайно доволенъ, что черезъ день или два, самое большее черезъ недлю или дв буду собирать серебро и въ такомъ количеств, что, наврное, навсегда обезпечу себя. Въ виду этого я предался мечтамъ и составлялъ планъ, какъ лучше и полезне будетъ тратить эти деньги. При первомъ удобномъ случа я вышелъ изъ хижины, какъ бы безъ особенной цли, такъ, для прогулки, но однимъ глазомъ наблюдалъ за товарищами, и какъ только мн казалось, что они на меня смотрятъ, я умрялъ свой шагъ, любуясь небомъ, но какъ только замтилъ, что они про меня забыли, я далъ тягу, какъ воришка, и не останавливался, пока не исчезъ окончательно изъ виду. Тутъ я началъ свои поиски, все время волнуясь лихорадочно, полный ожиданія, почти увренности. Я ползалъ по земл, разсматривалъ каждый маленькій камушекъ, сдувалъ съ него пыль, обтиралъ его о свое платье, потомъ опять тщательно разглядывалъ со страхомъ и надеждою. Вдругъ я нашелъ свтящійся осколокъ, мое сердце ёкнуло, я спрятался за глыбу и началъ его тереть и разсматривать съ нервнымъ возбужденіемъ й восторгомъ, который не могъ быть сильне, если бы я даже дйствительно зналъ, что у меня въ рукахъ кусочекъ серебра. Чмъ боле я разсматривалъ осколокъ, тмъ боле убждался, что стою у дверей богатства. Я замтилъ мстность и взялъ съ собой образчикъ. Но, продолжая подниматься и спускаться по неровному склону горы, я все еще искалъ, все съ возрастающимъ интересомъ, радуясь, что пріхалъ на Гумбольдтъ и пріхалъ во-время. Во всю свою жизнь я не былъ никогда еще въ такомъ восторженномъ состояніи — оно граничило съ бредомъ. Немного погодя на дн мелкаго ручья я нашелъ слой блестящаго желтаго осадка, и сердце мое замерло! Золотая жила, а я, въ своей простот, хотлъ довольствоваться простымъ серебромъ! Л чувствовалъ такое нервное возбужденіе, что мн показалось, что я лишаюсь разсудка; вдругъ меня взялъ страхъ, что, можетъ

быть, за мною слдятъ и откроютъ мой секретъ; движимый этою мыслью, я сдлалъ обходъ и поднялся на холмикъ для рекогносцировки. Тишина. Никого вокругъ. Тогда я вернулся къ своей руд, ввутренно подбодряя себя на случай возможнаго разочарованія; но мой страхъ былъ напрасенъ, блестящій осадокъ былъ на мст, я прислъ къ ручейку и началъ вылавливать золото и въ продолженіе цлаго часа безъ устали работалъ въ извилинахъ ручья и обшарилъ все русло. Наконецъ заходящее солдце заставило меня бросить поиски и я вернулся домой, нагруженный богатствомъ. Дорогой я невольно улыбался при воспоминаніи о моемъ восторг надъ кусочкомъ серебра, когда подъ носомъ у меня былъ боле благородный металлъ, и этотъ первый найденный кусочекъ такъ упалъ въ моихъ глазахъ, что я нсколько разъ порывался его бросить.

Товарищи мои, какъ всегда, были голодны, я же не могъ ни сть, на пить и не въ состояніи былъ принимать участія въ разговор, такъ какъ все еще находился въ мечтательномъ состояніи и былъ далекъ отъ дйствительности. Ихъ болтовня прерывала теченіе моихъ мыслей и надодала мн. Я съ презрніемъ слушалъ ихъ банальный и пошлый разговоръ, но понемногу успокоился и сталъ интересоваться имъ; мн казалось забавнымъ слушать, какъ они распредляли свои маленькія экономіи, какъ они вздыхали о возможныхъ лишеніяхъ и бдствіяхъ, когда вблизи хижины находилась золотая руда, наша собственная и которую я могъ указать имъ въ каждую данную минуту. Мн стало смшно, и я едва удерживался отъ порыва откровенности; мн хотлось имъ открыть всю правду, но я удержался. Я далъ себ слово передать имъ эту отрадную новость спокойно, быть невозмутимымъ, какъ лтнее утро, и только наблюдать за выраженіемъ ихъ лицъ. Я спросилъ:

— Гд вы вс были?

— На изысканіи.

— Что вы нашли?

— Ничего.

— Ничего? Что же вы думаете объ этой мстности?

— Еще ничего не можемъ сказать, — отвтилъ мистеръ Баллу, который былъ опытный золотопромышленникъ и хорошо знакомъ и съ серебряными рудами.

— Но разв вы не составили себ какого-нибудь понятія?

— Да, составили. Тутъ, можетъ быть, и хорошо, но во всякомъ случа преувеличено. Слой въ семь тысячъ долларовъ врядъ ли найдется. Что Шеба богата, это мы знаемъ, но она не наша; да, кром того, гора такъ полна простымъ металломъ, что никакая наука не въ силахъ тутъ помочь. Мы, конечно, не умремъ здсь съ голоду, но и не разбогатемъ.

— Такъ что, но вашему, изысканія скудны?

— Безъ всякаго сомннія!

— Ну, значитъ намъ лучше хать назадъ, такъ, что ли?

— О, нтъ еще, конечно, нтъ. Мы сдлаемъ прежде еще пробу.

— Предположите, однако, только предположите, что вы нашли слой, который доставитъ вамъ, скажемъ, сто пятьдесятъ долларовъ съ тонны, будетъ ли это вамъ достаточно?

— Не томите насъ, говорите, — воскликнули вс разомъ.

— Или предположите, помните, предположите, что вы нашли слой, который дастъ вамъ тысячу долларовъ съ тонны, достаточно ли это будетъ для васъ?

— Ну, что вы говорите! Что хотите вы сказать. Скрываете ли вы что?

— Такъ, ничего, я только такъ болтаю. Вамъ хорошо извстно, что здсь нтъ богатыхъ рудъ, вы вдь это знаете. Вы ходили по окрестностямъ и искали для себя, и всякій, кто кругомъ искалъ, знаетъ, что нтъ ничего. Но предположите, это я говорю опять таки разговора ради, такъ вообще, предположите, что кто-нибудь сказалъ бы вамъ, что не стоитъ соблазняться слоемъ въ дв тысячи долларовъ; поймите, не стоитъ, и что прямо тутъ, передъ глазами, передъ этой хижиной, лежатъ цлыя груды чистаго золота и чистаго серебра, цлые океаны, достаточные, чтобы сдлать васъ богатыми людьми въ двадцать четыре часа! Ну, что?

— Я бы сказалъ, что онъ помшанный дуракъ, — отвтилъ старый Баллу, а у самого глаза сверкнули.

— Джентльмены, — сказалъ я, — я ничего не говорю, я кругомъ не ходилъ, вамъ это извстно, и, конечно, ничего не знаю, но все, о чемъ я васъ прошу, посмотрите на это и скажите, что вы объ этомъ думаете. — Я положилъ передъ ихъ глазами мои сокровища!

Вс они сгруппировались вмст, нагнули головы надъ свчкой и принялись скоблить мои образчики. Потомъ старый Баллу сказалъ:

— Что мы думаемъ объ этомъ? Я думаю, что это куча гранитнаго сора и гадкаго блестящаго глиммера, который не стоитъ и десяти центовъ за акръ!

Итакъ, все пропало разомъ, испарились мои мечты, рухнуло мое благосостояніе и мои воздушные замки; я стоялъ убитый и пораженный!

Поразмысливъ серьезно, я понялъ истину, что не все то золото, что блеститъ.

Мистеръ Баллу научилъ меня еще большему, а именно, что ничто блестящее не можетъ быть золотомъ. Итакъ, я узналъ тогда, что золото въ своемъ первобытномъ вид, темное, некрасивое вещество, и что самые простые металлы своимъ блескомъ привлекаютъ только невждъ.