Выдержал, или Попривык и вынес

Твен Марк

Вскор показалась оверлэндская почтовая карета, перехала въ бродъ быстро сбывавшую рку и направилась въ Карсонъ, совершая первую поздку посл наводненія. Теперь мы больше не боялись и крупною рысью бодро слдовали за нею, имя полное довріе къ знаніямъ почтоваго кучера; но лошади наши были плохими товарищами свжей почтовой упряжк, мы вскор сильно отстали, но не горевали, имя передъ собою врные слды колесъ, которые обозначали намъ путь. Было три часа пополудни, слдовательно, надо было ожидать скоро ночь, тутъ не было пріятныхъ сумерекъ, а ночь прямо застигала васъ сразу. Снгъ продолжалъ падать все также тихо и часто и не давалъ намъ ничего разглядть въ пятнадцати шагахъ, все вокругъ насъ было бло,

кусты, покрытые снгомъ, мягко обрисовывались и напоминали сахарныя головы, а передъ нами дв, едва замтныя, борозды отъ колесъ, постепенно пропадали, покрываясь снгомъ.

Эти шалфейные кусты, какъ и везд, были вышиною въ три или четыре фута, отстоя другъ отъ друга въ семи футахъ, каждый изъ нихъ представлялъ теперь снговую возвышенность и куда бы вы ни направились (какъ въ хорошо воздланномъ огород), вы бы все видли себя дущимъ по ясно очерченной алле, со снговыми возвышенностями по обоимъ бокамъ, аллея ширины обыкновенной дороги, ровная и хорошая. Но намъ было не до того. Представьте себ нашъ ужасъ, когда мы сознали, что потеряли окончательно слдъ колесъ и что теперь, въ глухую ночь, мы, можетъ быть, уже давно плутаемъ и далеко отъхали отъ правильнаго пути, и скитаемся между шалфейными кустами, все боле и боле отдаляясь отъ цли. Мгновенно мысль эта заставила насъ встрепенуться, и сонливость, которая до этого понемногу овладвала нами, пропала совсмъ, мы очнулись, умственно и физически, и съ содроганіемъ поняли весь ужасъ нашего положенія.

Была минута, когда, сойдя съ коней, мы, нагнувшись, тревожно надялись найти слдъ дороги. Но напрасный трудъ; очевидно, если съ высоты коней нельзя было различить никакихъ углубленій и неровностей, то, что можно было видть, нагнувшись такъ близко.

ГЛАВА XXXII

Намъ казалось, что мы ступаемъ по дорог, но это еще никмъ не было доказано. Мы ходили взадъ и впередъ по разнымъ направленіямъ; везд видли правильные снговые бугры и правильныя аллеи между ними, которыя только путали насъ, потому что каждый полагалъ стоять на настоящей дорог, а что другой ошибался. Однимъ словомъ, положеніе было отчаянное. Намъ было холодно и мы коченли, а лошади сильно утомлены. Ршено было зажечь костеръ изъ шалфейныхъ кустовъ и просидть до утра. Это было умно придумано, потому что верхами мы удалялись въ сторону отъ прямой дороги и при такой мятели, длись она еще одинъ день, положеніе могло сдлаться безвыходнымъ.

Вс согласны были зажечь костеръ, у котораго могли бы погрться, и вотъ стали мы его устраивать, но, чтобы зажечь, ни у кого не оказалось спичекъ, тогда ршили попробовать воспламенить хворостъ пистолетными выстрлами. Никто изъ насъ никогда этого не длалъ прежде, но никто и не сомнвался, что оно возможно и безъ особыхъ хлопотъ, потому что каждый читалъ объ этомъ въ книгахъ и, понятно, врилъ слпо, какъ многое другое, напримръ, что заблудившійся охотникъ добылъ огонь посредствомъ тренія другъ о друга двухъ гнилыхъ деревяшекъ.

Мы встали на колни въ глубокій снгъ, тснясь одинъ къ другому, а лошади, собравшись вмст, нагнули свои добрыя морды надъ нами; пока мы продолжали заниматься нашей важной работой, снгъ неслышно падалъ и превращалъ насъ въ группу блыхъ статуй. Мы наломали прутьевъ съ кустовъ, положили ихъ въ кучу на маленькомъ мст, расчищенномъ нами, и минутъ черезъ десять все было готово; бросивъ разговаривать, едва переводя дыханіе, мы тревожно ожидали успха отъ этого опыта; Олендорфъ взялъ револьверъ, выстрлилъ и сдулъ прочь всю кучу! Худшей неудачи трудно было ожидать.

Это было горе; но оно блднло передъ другимъ ужасомъ, — лошади наши исчезли! Мн было поручено держать ихъ за поводья, но, вроятно, поглощенный пистолетнымъ опытомъ, я безсознательно

упустилъ поводья, и освобожденныя животныя ушли. Разыскивать ихъ было невозможно, такъ какъ топотъ копытъ пропадалъ на мягкомъ снгу, а мятель мшала увидть лошадей и въ двухъ ярдахъ разстоянія. Мы бросили думать ихъ искать и проклинали книги, лживо говорящія, что лошадь въ бдственую минуту будетъ стоять смирно около хозяина, чуя найти покровительство и защиту у него.

И прежде положеніе наше было довольно плачевное, но теперь мы чувствовали себя совсмъ одинокими. Терпливо и съ сомнительною надеждою наломали мы снова хворосту и собрали его въ кучу. Пруссакъ опять выстрлилъ и этотъ разъ окончательно все уничтожилъ. Однимъ словомъ, добыть огонь черезъ пистолетный выстрлъ, вроятно, было искусство, требующее продолжительной практики и опыта, а глухая степь, полночь и мятель не способствовали развитію этого познанія. Ршено было бросить этотъ способъ и испробовать другой. Каждый взялъ по дв деревяшки и сталъ ихъ тереть другъ о друга, терли въ продолженіе полчаса и кончилось тмъ, что мы сами охолодли и деревяшки тоже. Мы глубоко ненавидли всхъ охотниковъ и вс книги, которыя вводили насъ въ такія заблужденія, и печально недоумвали, что намъ предпринять. Въ такую критическую минуту мистеръ Баллу совсмъ неожиданно выудилъ у себя изъ кармана, между прочимъ соромъ, четыре спички. Если бы найдено было четыре золотые прутика, то они показались бы ничтожными въ сравненіи со спичками. Никто не можетъ понять, какъ пріятно смотрть на спичку при такихъ обстоятельствахъ, какъ мила и прелестна кажется она. Этотъ разъ мы набрали сучья, полные надежды, и когда мистеръ Баллу собрался зажечь первую спичку, то все наше вниманіе сосредоточилось на немъ, такъ что нсколько страницъ было бы мало, чтобы описать наше настроеніе.

Спичка зажглась надежнымъ огнемъ, погорла и потухла. Огорченіе наше равнялось чувству потери близкаго существа. Вторая спичка зажглась и тутъ же потухла. Третью потушилъ втеръ въ тотъ самый моментъ, когда успхъ былъ надеженъ. Мы тсне прижались другъ къ другу и почувствовали особую болзненную заботливость, когда мистеръ Баллу сталъ чиркать о колно послднюю нашу надежду. Она зажглась синеватымъ огнемъ, горла сначала плохо, потомъ разгорлась въ яркое пламя. Заслоняя огонь обими руками, старый джентльмэнъ постепенно нагибался, и сердце у каждаго изъ насъ забилось сильне, а кровь и дыханіе застыли.

Наконецъ, пламя коснулось сучьевъ, обхватило ихъ, потомъ какъ будто потухло, снова сильно разгорлось, опять потухло и, наконецъ, какъ живое существо, сдержавъ секундъ на пять дыханіе, вздохнуло и окончательно потухло.

Мы безмолвствовали; это было какое-то торжественное молчаніе; даже втеръ притихъ и его слыхать было не боле, какъ падающіе хлопья снга. Немного погодя, мы стали разговаривать уныло, грустно и вскор оказалось, что у каждаго изъ насъ лежало на душ скорбное убжденіе, что мы проводимъ послднюю ночь на земл. Я такъ сильно надялся, что я одинъ чувствовалъ это, что, когда остальные спокойно сознались въ томъ же, оно прозвучало для меня, какъ бы призывомъ съ того свта. Олендорфъ сказалъ:

— Братья, умремъ вмст и разстанемся безъ всякихъ дурныхъ чувствъ другъ къ другу. Забудемъ прошлое. Я знаю, вы на меня сердились, когда я опрокинулъ челнокъ, когда я хотлъ показать свое знаніе и велъ васъ, все кружась, по снгу, но, врьте, мое намреніе было хорошее; простите меня. Я прямо сознаю, что питалъ скверныя чувства къ мистеру Баллу, когда онъ ругалъ меня и назвалъ логаримой, я не знаю, что оно значитъ, но, безъ сомннія, что-нибудь весьма позорное и непристойное въ Америк, и оно почти все время не выходило у меня изъ головы и обидло меня до глубины души… но забудемъ; я прощаю мистеру Баллу отъ всего сердца, и…