Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Лев — старший брат отца, закончил войну в звании старшего лейтенанта и был почти до своей смерти уважаемым фармацевтом в аптеке для животных большого областного центра.
Средний брат, Яков, был ведущим артистом Ростовского театра музыкальной комедии, пока не переехал в Москву, где сыграл вторые роли в фильмах «Улица полна неожиданностей», «Шофер поневоле» и еще в полудюжине невзрачных советских комедий. Его имя есть в энциклопедиях кино.
Многого достиг их младший брат Иосиф. Тоже без высшего образования, и даже, кажется, так до конца не вступивший в партию, он был крупным строителем, начальником, возглавлял
Точно, как и его брату, моему отцу.
Уже здесь, в Америке, ко мне как-то подошел пожилой еврей и тихонько, шепотом, по секрету спросил:
— Вы, случайно, не брат ли московского Родоса, Иосифа Вениаминовича?
— Нет, не брат, другое поколение. Племянник.
— А-а-а-а! Я был начальником строительного управления в Москве. Иногда его подрядчиком. А ваш дядя был в Москве б-о-о-о-оль-шим человеком!
Был. В Торонто, куда он переехал с семьей, скрываясь от проклятой фамилии, как и я, его задавил какой-то канадский ротозей. Случайность.
В одной из разоблачительных статей об отце в самом презрительном тоне было написано, что он издал брошюру для служебного пользования о методах допроса не в кабинете следователя, а у подследственного «в гостях», в доверительной атмосфере в камере.
Многие ли из тех, у кого кругозор куриный, смогут написать брошюру?
Но, пожалуй, самое забавное в вопросе о курином кругозоре я сейчас поведаю.
Моя мама несколько раз говорила мне, что (sic!!) отец написал пьесу! И эта пьеса шла во МХАТе!!! Вместе с Меркуловым, тем самым, которого расстреляли в одном списке с Берией. Ну, можно ли придумать что-нибудь более невероятное?
И вот. Попадается мне статья. Большая, персональная. О не реабилитированном пока Меркулове. И неизвестно, будет ли. Но статья с претензией на объективность. И он сам как бы пообразованней подельников, и крови на нем на несколько литров поменьше, что определяется по звездам на погонах. И самое главное, у меня аж уши зашевелились, — о том, что он пьесу написал о доблестных чекистах, и она была поставлена и без успеха шла во МХАТе.
Дерьмо пьеса. Если бы не пост автора, не видать бы ей сцены. Выдержала всего несколько постановок и была снята. И в самом конце довольно сдержанной по тону статьи автор сказал, что работники Музея МХАТа под большим секретом сказали ему, что на самом деле пьесу эту написал другой человек, но фамилию не назвали. Спросите у меня, я знаю фамилию!
Еще один малозначительный вопрос. Зачем Никите Сергеевичу понадобились эти жуткие уничижительные характеристики уже приготовленного к смерти человека?
Тут у меня есть гипотеза. Мне кажется, это особенность русской или, лучше сказать, российской ментальности. Возможно, я плохо осведомлен, но что-то я не встречал такого ни у немцев, ни у американцев. Особенность эта состоит в максимальном, почти маниакальном, отождествлении человека с его социальной функцией, с тем делом, которое он выполняет по жизни. Согласно этой традиции, хорошие
Ну, он параноик необразованный — тебе от этого полегчало?
Радостно тебе, патриоту, стало, что страной, в том числе и во время мировой войны, а в сумме девятнадцать тяжелых лет безраздельно правил психически нездоровый человек? Разве паранойя вождя хоть как-нибудь объясняет, что случилось в стране? Индустриализацию? Коллективизацию? Красный террор?
Куда санитары смотрели? Куда Ленин смотрел, когда симпатичного грузина увидел? Все эти молотовы, Кировы, Хрущевы, ордженикид-зе, берии, кагановичи и Микояны? Почему самые умные люди мира при встрече со Сталиным приходили в почти мистический восторг?
Потому что параноик!
Какой-то газетный щелкопер, как только разрешили, написал про Молотова, он еще жив был, что тот тупица, ничего в жизни не понимающий человек.
Ты, мелкая газетная шавка! Да я Молотова ненавижу куда как похлеще тебя, но он же в жизни встречался и беседовал с десятками, а то и сотнями царей-королей и премьер-министров, включая Ленина и Сталина. Многих писателей и ученых из самых заслуженных и гениальных. И ни один его тупицей не назвал.
Как же ты, шакал Табаки, посмел?
— А мне разрешили, доверили, тяв-тяв…
По этой черте менталитета поэты — это разлохмаченные, небрежно одетые люди, живущие если не в облаках, то под мостом, и любовь-то у них, и еда-то у них, и планы-то у них, и про умножение они ничего не знают, не понимают и понять не могут.
Каким может быть палач? Да никаким другим, как только у Хрущева сказано, а то люди не поверят, ни семьи у него, мерзкого, нет, кто за такого пойдет? А дома он собак и кошек для тренировки мучит. Дерьмо ест, мочой припивает.
Русских всегда удивляло, что эсэсовцы собак любили и гладили, а Гитлер так вообще с ребенком на руках и целует.
Не тронь девочку, припадочный, тебе положено быть с окровавленным топором в руках, как тебя Кукрыникса в четыре руки с натуры нарисовал.
Да вот хоть меня возьмите. Разве не я написал о самом Хрущеве: «Ну не дурак ли он, скотина тупая?» Скотина тупая, это, положим, правильно, но я же сам признал, что нет, не дурак.
Зачем же ругаться зря?
И все-таки, кажется мне, была у Никиты Сергеевича причина так беззастенчиво презрительно говорить о моем отце. Никаких документов и доказательств. Метод обычный для меня: настойчиво пытаюсь представить себя на месте…
На не своем месте. Чаще всего именно на месте моего отца.
Его арестовали в конце 53 года, а на заседание Политбюро вызвали «недавно» — в начале 56 или в конце 55. В промежутке полтора года постоянных допросов с применением пыток, дозволенных КПСС (я знаю это определенно, не скажу, из какого источника. Более того, подозреваю, что с ним делали подряд все то, что он сам делал с другими, то есть оплатили по счету). Так что от вживания в его образ у меня и ребра болели, и синяки на теле проступали.