Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Тесно в ней всегда, как в городском автобусе в часы пик: схватишься рукой за поручень, ножки задерешь — и все пять часов пути — Сибирь большая, от остановки до соседней конь не добежит, сдохнет — виси, прижатый остальными сельдями, просаливайся в собственном поту.
Летчики-чекисты разгрузили для меня целое купе (честное слово, есть преимущества и у политподнадзорного), уложили на вторую полку, капитан сел напротив и в меня неусыпно уставился, а старшина сел у выхода — дверь изображать. Правда —
Когда уже я улегся, капитан привстал ко мне на цыпочки и уютным, домашним тоном задал главный вопрос:
— Где вы оружие-то прячете?
После этого я совершил первый в своей жизни смелый поступок — заснул. Может, от страха. Но до самого Иркутска спал — не просыпался, в сны не вглядывался.
А на вокзале нас уже «Победа» ждала и откатила в местное управление КГБ дружественной области, а там полным-полно других летчиков. Многие в штатском.
Сразу на допрос. Так, формальность, общее знакомство. Партия, как называлась, кто создал, кто первую идею высказал, кто член, кто главный, чего добивались.
— Ничего не было.
— Откуда вы знаете?
— Ничего не знаю, остальное забыл.
Потом в камеру.
Туда мне за свой счет капитан Лысов заказал обед из служебной столовой. Когда это я еще в следующий раз съем столовскую котлетку с жареной картошечкой.
Потом снова вызвали. Не на допрос даже, а для прощания. Иван Кондратьевич (?) меня сильно огорчил, сказал, что возвращаться мы будем порознь. А я-то уже пораззявился на отдельное купе, теперь в самолете. Нет, жирно очень. Меня вослед ему повезут по этапу, поездом.
И тут же меня отправили в их главную тюрьму и посадили в отдельный бокс, или стакан. Наверное, уже вечер наступил. Или ночь. Самый был длинный день в году. И во всей моей жизни.
Можно продолжать цитировать, но нечестно. За эти годы ничего не изменилось, что произошло, то и осталось. Написать как-нибудь по-другому? Добавить юмора? Перейти к социальным обобщениям. Как-то ко мне подошла аспирантка, то есть девушка с законченным высшим образованием и вовсе не дура (пару дней назад случайно узнал — уже доктор философских наук), отвела в сторонку и тихонько шепотом, чтобы чужие не услышали, сказала:
— Валерий Борисович, я только Вам доверяю… Тут всякие дураки говорят… я, конечно, не верю, но вот решилась спросить… Правда ли, что Сталин вместе с Лениным в одном Мавзолее лежали?
— Голубушка… Да сколько же тебе лет? Как случилось, что ты этого сама не знаешь? Они вместе там лежали едва ли не всю мою сознательную жизнь, а вот прошла пара лет всего, и это превратилось в миф, в который трудно поверить…
Студентов первого курса московского вуза спрашивают: кто такой Ленин?
— О-о-о, Ленин!
— Наместник Бога на земле.
Во всех букварях чаще всех упоминался,
Я был уже доцентом, немолодым уже человеком, вовсю шла эта самая перестройка, когда мой учитель, один из моих учителей и очень авторитетный в своей области науки человек, в споре запальчиво кричал мне:
— Не пришла еще пора критиковать Ленина. Народ еще к этому не готов.
Народ… Ха! ЦК КПСС, что ли?
Так нет уже КПСС, нет и его долбаного ЦК.
Почему не готов? Если бы Ленина с самого первоначала можно было критиковать, может быть, меньше палачей бы потребовалось, чтобы наказывать тех, кто это делал без спроса. Чем вождей меньше в открытую ругают, тем чаще втихоря люди страдают, пропадают и погибают.
А сам реальный народ, в смысле живые люди, из которых он состоит — одни голые материалисты, — интересуется в основном тем, что пожрать, в смысле закуси, и выпить.
С утра до вечера интересуется, а Лениным не очень.
Так вот опрошенные студенты чего только не говорили. Едва ли не лучший ответ:
— Видный революционер, более известный под псевдонимом Ульянов.
А так: летчик, великий русский изобретатель (ну а как же: Кулибин, Ползунов. В просторечье Ленин), писатель, космонавт (так и написал студент: касмонафт). А ведь не так уж много лет прошло. Еще полно по стране несковырянных памятников Ильичу. Еще активен Зюганов.
На глазах рвется связь времен.
Молодые глухи к проблемам своих отцов. Услышал что-то о Гулаге и с претензией к родителям, дедам:
— Как вы могли это терпеть. Да мы бы, да никогда бы, да все бы, да как один бы…
Мы бы… Да кто вам, соплячью, и предложил бы? А если бы предложили, никто бы не отказался, не было таких случаев. Не хочу спорить, среди людей никогда не бывает сто процентов — только на выборах в коммунистические органы, так что, может, кто и соскакивал, но имен не знаем, а сотни тысяч, миллионы с удовольствием шли и в стукачи, и в палачи.
И в Китае шли, и на Кубе, и, если пригласят, опять пойдут. Строем и с песнями.
Ничему не учит, мать ее, история.
Есть такое общество, оказывается: защита куриных прав. Демонстрации, митинги, петиции. А как же ж. Только подумайте, какая у курей жизнь, в смысле у кур. Передней частью тела клюют и пьют, заправляются, задней испражняются и яйца на волю пускают, вот и вся жизнь от рождения до смерти. За всю жизнь вокруг оси повернуться не могут.
Это я об устройстве стакана. В котором заключенных людей держат. Как тех курей.