Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Виновен в том, что в бесовский комсомол записался (в этом и я грешен. После исключения опять туда попросился), в сатанинскую команду «моральных выродков» — чекистов не побрезговал пойти.
В том, что старался в бесовской камарильи лучше других быть, стал изувером.
Мой отец виноват в том, что, раз поняв, где он и с кем, не сумел выйти, а не сумев выйти, не застрелился.
Виновен в том, что сам себя не расстрелял.
Да! Я жалею, что мой любимый отец не застрелился.
Его старший брат Лев, самый добрый из них, говорил мне, что отец делился с ним, сетовал на судьбу, на кровавый долг, каялся,
Лев был мужик простоватый, не горазд на выдумки, но я ему не поверил. Хотел бы поверить, мечтал бы, но слишком много и тяжко я обо всем этом думал-переживал.
Но мне о том же Неля, моя старшая сестра, тоже единожды сказала. Мы с ней, любимой дочкой отца (она и умерла в тяжких мучениях ровно в его же возрасте, в пятьдесят один год), всего пару раз, и то коротко, о нем поговорили. А она больше моего знала. Он с ней часто разговаривал, что-то о себе рассказывал. И вот она мне сказала, что однажды отец признался, что жизнь ему такая не мила и, если бы не она, не семья, не мама, застрелился бы.
Ох! Пожалел бы нас, семью свою, жену свою, лучше бы застрелился.
Легко ли мне, сыну, так об отце своем говорить?
ДВА АРЕСТА, ТРИ СУДА
Все еще школа
Вернемся от этой кошмарной жути к нормальному противоположению полов. Не сразу мне стало и здесь плохо. Сначала, еще в полусредних классах, нет, лучше сказать, пока я до восьмого класса учился в мужской школе, все это можно было в одиночку перетерпеть и перемечтать, но потом…
Ну да. С приходом девочек моя позиция в классе резко изменилась. Все учились, все знают, что в каждом классе есть свой записной отличник-толстяк, свой очкарик, свой клоун. Если даже нарочно ради эксперимента согнать в один класс только серьезных детей, кого-нибудь обязательно вытеснят в классные клоуны. Из одних отличников — кто-нибудь станет отличником… Какая-то роль была и у меня. Я был лучшим математиком в классе, да, пожалуй, и в школе, входил в сборную школы по шахматам и несколько раз удачно за нее выступал. Был постоянным членом редколлегии стенной газеты, имел разные комсомольские посты. Если бы к тому времени был КВН, я бы стал одним из его лидеров, а без этого… ну как это в моем теперешнем возрасте словами обозначить?
Главным экспертом по юмору, лучшим из рассказчиков анекдотов. В пятерку наиболее авторитетных в классе, может, я и не входил, но был в десятке.
Однако все это до прихода девочек. А когда они пришли, влились, вперед по авторитету поперли здоровяки-второгодники, по росту, по весу, да и по карманным деньгам. Не только я, но лично-то я довольно далеко был задвинут.
Тем более что в половом смысле я был беспрерывно и без устали напряжен. От самого пробуждения и весь день. Тут надо удержаться, не проскочить, но пока я в школу шел, мне приходилось по пять раз останавливаться, наклоняться, делать вид, что шнурки завязываю, — лучший способ, чтобы хоть на время отхлынуло, а то идти трудно. Потом выяснилось, что у меня гипертония — повышенное в одном направлении давление.
А в девятом-десятом классах у меня в журнале было полно единиц — отказывался отвечать.
Кстати, вот это самое ухудшение моего внутриклассного рейтинга стало еще одним и важным поводом лезть в политику. Это куда менее важно в сравнении с арестом отца и его расстрелом. Но появилась вторая, равноправная причина стать самым славным, главным на земле и в окрестностях. Теперь еще и для того, чтобы именно ко мне девки в очереди стояли. Мое главное средство общения — язык.
А в теме «девочки» я очень долго оставался теоретиком, это вынуждало меня все чаще переходить в беседах к теоретическим темам, где я был сильнее.
Школьные годы чудесные
Объект наших партийных пересудов сдвигался в симпатичную сторону, но забавно, что лексикон менять почти не приходилось — характеристики оставались все столь же пренебрежительно однообразными и грубословными. Вот ведь фантастическое преимущество языка. Про гадких политических мучителей или про первых наших девушек… а слова одни и те же.
Весело было жить. Друзья — целыми классами и дворами, мороженое — двойными порциями, летом — футбол, пляж и девочки, зимой — девочки, коньки и футбол.
Но и «партийная» жизнь была вписана в режим дня.
Я не решался зачитывать соратникам с листа свои теоретические измышления, но устно, как только что придуманное, излагал. В каком-нибудь скверике на скамейке. Кто, в какой позе. В какой-то момент каждый партиец стал побаиваться, как бы чего не вышло. Страх был одной из форм общественного сознания в той стране. В вариантах от легкого личного испуга до всеобщей паники. В отличие от Госстраха КГБ в анекдотах именовали Госужас. Каждый двенадцатый в компаниях — стукач. Это утверждение распространялось самим КГБ, для устрашения. Об этом в «Говорит Москва» у Даниэля. Будто в Чека был особенный отдел, ответственный за то, чтобы боялись, не высовывались.
Ребята-однопартийцы были все же разные, реакция разная, даже терпение. Понятно, что на мои теоретические изыски хмыканье менялось. Я предлагал то одни, то другие пункты уставов, программ и манифестов, но суммарная реакция почти никогда не выходила, и уж, во всяком случае, никогда далеко не выходила, за пределы формулы:
— А-а-а! Ну ладно, валяй дальше.
Витя Васильченко
Менялся и состав нашей партии. Куда чаще, чем в том, настоящем, Политбюро. Кто-то остался на второй год, ушел в другую школу, переехал с семьей в другой город.
Число неопределенно принятых в ряды членов партии и членов ЦК этой партии (что было тем же самым) колебалось между пятью и восемью.
Восьмым стал Витя Васильченко (фамилия подлинная). Записной остряк класса, классный остряк, как он сам себя числил.
Был он поджарым пареньком с подвижными, по-девичьи карими глазами. Что-то неуловимо притягательное в нем разгадывалось его прежней фамилией — Ачкинадзе. Витя был несравненным ловкачом и удачником в любовных делах.
Все остальные были по сравнению с ним тихони и мямли, а он был прыток. Весь класс собирался, когда он со смаком, в лицах и движениях, грязно, пошло и скабрезно рассказывал о своих все новых любовных приключениях.