Янки при дворе короля Артура

Твен Марк

— Опять погибла еще лошадь; я говорю вамъ, что у нихъ въ обыча все истреблять. Я ршительно не понимаю, какимъ образомъ человкъ, имющій хотя сколько-нибудь чувства, можетъ этому рукоплескать и выносить это.

. . . . . . . .

— Такимъ образомъ, оба эти рыцаря сошлись совершенно случайно…

Я замтилъ, что проспалъ и пропустилъ одну главу, но я ничего не сказалъ. Я разсудилъ, что ирландскому рыцарю надодали постители въ это время, и въ этомъ-то и заключалась главная причина.

— Сэръ Уэйнъ поразилъ сэра Маргауса, такъ что его пика сломалась на куски о щитъ, а сэръ Маргаусъ поразилъ его такъ, что и онъ и его лошадь упали на землю, и сэръ Уэйнъ былъ раненъ въ лвый бокъ…

— Главная

истина, Ализанде, заключается въ томъ, что эти архаики были слишкомъ просты; число словъ у нихъ слишкомъ ограничено, а поэтому и въ описаніяхъ недостаетъ разнообразія и это придаетъ имъ какой-то однообразный тонъ; фактически вс битвы сходны между собою; нсколько людей набрасываются другъ на друга съ большою опрометчивостью — опрометчивость хорошее слово; такъ для объясненія, можно употребить и слово жертва, и истребленіе и узурпаторство, и сотню другихъ; вотъ страна! Человкъ долженъ длать различіе; а тутъ они идутъ одинъ противъ другого съ большою опрометчивостью; пика ломается, одна противная сторона ломаетъ свой щитъ, а другая опрокидывается на землю, какъ лошадь, такъ и человкъ; послдній летитъ черезъ голову лошади и расшибаетъ себ затылокъ; но тутъ является новый кандидатъ отомстить за товарища и ломаетъ свою пику, а другой человкъ ломаетъ свой щитъ и летитъ на землю черезъ голову лошади, расшибаетъ себ затылокъ; затмъ выбирается другой, и еще другой, и опять другой, пока не истребится весь матеріалъ; если же вы пожелаете представить себ результаты, то вы не можете различить одну битву отъ другой и кто кого поразилъ; а какъ картина вамъ представляетъ только ярость, ревъ, битвы… О, какъ она блдна и безшумна… точно это духи, ссорящіеся въ туман. Но какія слова можно найти для описанія самаго потрясающаго зрлища? Возьмемъ, напримръ, хотя сожженіе Рима Нерономъ? Вамъ скажутъ совершенно просто: «Городъ сгорль; не былъ застрахованъ; мальчикъ вышибъ окно; пожарный сломалъ себ шею. Но это разв картина!»

Моя лекція продолжалась очень долго, но, какъ я полагаю, это нисколько не спутало Сэнди; она, однако, и не подумала какъ-нибудь украсить свою рчь; изъ ея устъ опять полился точно потоки, заученныхъ словъ и, лишь только я замолчалъ, она продолжала:

— Тогда сэръ Маргаусъ повернулъ свою лошадь и направился къ Гауэйну со своею женою. А когда сэръ Гауэйнъ увидлъ это, то простеръ свой щитъ; оба они направили свои копья и понеслись на встрчу одинъ другому со всею силою своихъ коней, каждый изъ рыцарей сильно ударилъ по самой середин щита противника, но копье сэра Гауэйна сломалось…

— Я зналъ это!..

— Но копье сэра Маргауса еще держалось; сэръ Гауэйнъ вмст съ своею лошадью былъ опрокинутъ на землю…

— Именно такъ… и сломалъ себ шею?

«Совершенно свободно поднялся сэръ Гауэйнъ на ноги и схватился за свой мечъ, направивъ его напротивъ ногъ сэра Маргауса; тутъ они яростно схватились другъ съ другомъ и повалились оба на землю съ своими мечами, такъ что ихъ щиты разлетлись въ разныя стороны и они испортили свои шлемы и свои панцыри, и ранили одинъ другого. Но лишь только пробило девять часовъ, какъ сила сэра Гауэйна, возраставшая въ теченіе трехъ часовъ, до неимоврной степени, теперь увеличилась почти втрое. Все это подмтилъ сэръ Маргаусъ и крайне удивился, какимъ образомъ возрастала его сила, и такъ они ранили одинъ другого, крайне тяжело; вотъ когда наступилъ полдень…

Эта послдняя сцена перенесла меня въ годы моего дтства… Ахъ, Боже мой! хотя бы Сэнди помолчала десять минутъ и дала бы нсколько освжиться моей голов… но она продолжала:

— А посл полудня его сила стала уменьшаться и замтно ослабла къ вечерн, такъ что сэръ Гауэйнъ не могъ боле держаться, а сэръ Маргаусъ становился все толще и толще…

— Вслдствіе чего натянулась и его кольчуга; какъ мало о чемъ думать этимъ

людямъ, если они вдаются въ такія мелочи.

— Итакъ, сэръ рыцарь, — сказалъ Маргаусъ, — я теперь вижу, что вы хорошій рыцарь и человкъ замчательной силы, какого мн когда-либо случалрсь видть; но теперь насъ это утомило и притомъ наша ссора не была такъ велика; кром того, мн жаль причинить вамъ какой-нибудь вредъ, такъ какъ я вижу, что васъ стала одолвать слабость. — „Ахъ, — сказалъ сэръ Гауэйнъ, — вы говорите то, что долженъ бы сказать я. Тутъ они оба сняли свои шлемы и поцловались, поклявшись любить другъ друга какъ братья…

Но тутъ опять я потерялъ нить разсказа, задумавшись надъ тмъ, какъ жаль, что люди съ такою необыкновенною силою должны носить такую тяжелую одежду и биться по-пусту по три, по четыре часа; почему они не родились въ наше время, когда могли бы употребить свою силу на что-либо боле полезное. Возьмите, напримръ, осла; онъ обладаетъ именно такого рода силой и употребляетъ ее для полезныхъ цлей, онъ иметъ цну для этого міра, потому что онъ оселъ; но благородный человкъ не можетъ имть никакой цны, если онъ оселъ. Такое сопоставленіе никогда не примнялось на практик и никогда не примнялось на первомъ план. И если вы допустите ошибку, то изъ этого выйдетъ такой безпорядокъ, изъ котораго вы никогда не будете знать, что выйдетъ.

Когда я опять пришелъ въ себя, начавъ снова слушать, то замтилъ, что пропустилъ еще одну главу и Ализанде прошла уже длинный путь съ своимъ народомъ.

— Итакъ, они странствовали и дошли до глубокой долины, наполненной камнями и затмъ они увидли большую рку; въ начал эта рка текла чистымъ источникомъ, около котораго сидли три двушки. Въ этой стран, - сказалъ сэръ Маргаусъ, — еще не было ни одного рыцаря, съ тхъ поръ, какъ здсь приняли христіанство, но онъ напалъ на странныя приключенія.

— Это очень дурная форма выраженія, Ализанде. Сэръ Маргаусъ, сынъ короля Ирландіи, говоритъ такъ же, какъ и вс остальные; вы должны были бы дать ему особое нарчіе, или, по крайней мр, характерныя выраженія; тогда всякій можетъ узнать его, лишь только онъ начнетъ говорить, вамъ не нужно будетъ называть его по имени. Это общій литературный пріемъ всхъ великихъ авторовъ. Вы должны были заставить его сказать: „Въ этой стран, говорятъ, не видали ни одного рыцаря съ тхъ поръ, какъ тамъ введено христіанство, но онъ наткнулся, говорятъ, на странные приключенія. Вы видите, что это звучитъ лучше.

— Никогда не являлся ни одинъ рыцарь, но наткнулся, говорятъ, на странное приключеніе. Дйствительно, прекрасный лордъ, такъ лучше, хотя, вставляя эти слова, трудне говорить; но приключеніе не замедлитъ явиться. И вотъ они подъхали къ двицамъ и поклонились имъ, а т имъ отвтили; у старшей была золотая гирлянда на голов и ей было трижды двадцать зимъ отъ роду или боле…

— Это двиц?

— Именно такъ, дорогой лордъ, и ея волосы подъ гирляндой были совершенно блы…

— И вставные зубы по девяти долларовъ за челюсть, которые поднимаются то вверхъ, то внизъ, когда вы жуете и выпадаютъ вонъ, когда вы сметесь.

— Второй двушк было тридцать зимъ и у ней былъ золотой обручъ на голов. Третьей пятнадцать…

Цлый потокъ мыслей такъ и нахлынулъ на меня; я уже боле не слышалъ голоса Сэнди.

Пятнадцать лтъ! разорвалось мое сердце! О, моя потерянная на вки для меня малютка! Именно ея возрастъ. А она была такъ мила, такъ хороша, такъ прелестна! Она составляла для меня весь міръ и теперь я никогда боле не увижу ее! Мысли о ней переносятъ меня черезъ безпредльный океанъ къ тому счастливому времени, на нсколько столтій впередъ, когда я обыкновенно просыпался утромъ посл самыхъ сладкихъ сновъ о ней. Ея голосъ былъ чудною музыкою для моего очарованнаго уха. Она заработывала три доллара въ недлю и была вполн этого достойна…