Жестокеры
Шрифт:
– Я завтра схожу в твою школу и поговорю с твоим учителем. В каком классе ты учишься?
– Не надо этого делать, тетя, – твердо ответила девочка.
Мы снова остановились. Я смотрела на этого малыша, на ее худенькие палочки-ножки, на ее тоненькие ручки, сжимающие старый портфель, на ее упрямо торчащие в стороны белые косички и маленькое гордое личико.
– Ты очень сильная и смелая девочка.
Она опустила голову и понуро поплелась по дорожке. Я последовала за ней.
– Дома я иногда плачу. Когда бабушка не видит. Мне жалко ее расстраивать.
Мы подошли к
– Как тебя зовут? – спросила я девочку.
– Лена.
Я почувствовала, как дрожат мои губы.
***
Как-то в школе один мальчик сказал про меня:
«Единственная нормальная девочка в классе – это Лена А.».
Вот как было дело. После очередного родительского собрания наши матери стояли и беседовали, и мать этого мальчишки выдала моей его «секрет». Оказывается, тот просто пришел однажды домой после уроков и произнес эти слова. Что происходило в тот день в классе, и почему он так решил, – история об этом умалчивает. Мать посчитала это забавным и решила мне об этом рассказать.
«Единственная нормальная девочка в классе – это Лена А.». Удивительно, что нашелся тот, кто так обо мне думал. Всю свою дальнейшую жизнь я только и слышала о том, что я какая-то ненормальная. А ведь как часто потом, имея дело с другими людьми, я сама именно так себя и ощущала – «единственной нормальной девочкой в классе». Странно, парадоксально, но порой мне действительно казалось, что единственный нормальный человек их всех, кого я знаю, – это я сама. Я не находила в себе одной распространенной, как мне казалось, потребности. Сейчас я вижу, что она присуща многим. Тогда, в детстве, мне казалось, что она присуща едва ли не всем вокруг. Это потребность причинить кому-то боль и способность получить странную радость и удовольствие от того, что другому человеку плохо и больно. Я не знаю, как это выразить одним словом. Извращение? Жестокость? Садизм? И все начинается со школы. Эти наклонности проявляются у жестокеров с самого детства. И успешно прогрессируют – особенно если не предпринимать ни малейшей попытки направить развитие этих детей в другое, более доброе русло.
Я видела, как их много вокруг меня – таких душевных мутантов. С какой-то внутренней обреченностью осознавала я свое отличие от них. Почему с обреченностью? Потому что уже тогда, в детстве, я предчувствовала, что мне не раз придется из-за этой непохожести пострадать. Это и правда непросто – быть «единственной нормальной девочкой в классе». Это все время осложняет тебе жизнь. Заставляет вмешиваться в ситуации, в которых тебе помимо своей воли придется кому-то противостоять. И вот эта «единственная нормальная девочка в классе», только уже подросшая, стояла в коридоре общеобразовательной школы № 15, перед кабинетом ее директора.
– Кем вы ей приходитесь?
Это было первое, о чем спросила директриса, невозмутимо и не моргнув глазом выслушав мой от волнения и возмущения сбивчивый рассказ о происшествии на школьном дворе, свидетелем которого я вчера стала. Я смутилась. Кто я этой девочке? Разве это важно в свете того, что я ей только что рассказала? Разве это
– В сущности, никем. Но меня очень беспокоит судьба этого ребенка. После того, как я увидела…
– То есть вы – просто человек с улицы, я верно вас поняла? – перебила директриса.
Меня удивила эта настойчивая попытка разобраться с формальностями и назначить роли вместо того, чтобы вместе со мной возмутиться тем, что в ребенка втыкают иголки в школе, которой ты руководишь.
– Вы, наверно, меня не так поняли. Давайте я вам еще раз расскажу, что произошло…
И я еще раз, более спокойно и внятно постаралась растолковать директрисе, что я увидела в школьном дворе. На ее лице и на этот раз не дрогнул ни один мускул.
– И что необычного в этой истории?
– Простите?
– Это же дети. Они всегда себя так ведут.
Ее ответ обескуражил меня. Мне показалось, что я наверняка ослышалась: ведь не мог директор школы и в самом деле такое ляпнуть? Но директриса невозмутимо продолжила:
– И потом: мы, школа, не несем ответственности за то, что творят дети за пределами нашей территории.
Я смотрела в ее безразличные чиновничьи глаза и думала о том, что что-то не учитывают при приеме человека на педагогическую службу, особенно на такую важную должность, как директор школы. Какой-то ключевой фактор явно упускают из внимания.
– Это случилось в школе, – поправила я. – На уроке трудов. Именно тогда они воткнули ей в спину иголки.
– Ну, пусть так. Что в этом необычного?
Я нахмурилась.
– Вы считаете совершенно обычным, когда одни девочки втыкают иголки в спину другой девочки? По-моему, это какие-то маленькие монстры!
– Нет, – невозмутимо сказала директриса. – Это совершенно обычные, нормальные девочки.
– Вы действительно так считаете?
– Конечно. Развиваются согласно возрасту.
Во мне словно что-то перевернулось после этих слов. Я откинулась на спинку стула и беспомощно уставилась на эту странную женщину. Она снисходительно улыбнулась.
– Милая, у вас есть дети?
Она почему-то решила, что может говорить со мной фамильярно.
– Пока нет.
Директриса ухватилась за мой ответ:
– Это сразу заметно! Вот поэтому вы многого не понимаете! Детишки всегда были и будут такими – с этим надо просто смириться. Они растут, ищут свое место в окружающем мире, который их пугает. Маленькие. Бедные. Они не знают, чего от этого мира ждать, – вот и объединяются в стайки и пытаются самоутвердиться, не более того. Надо быть терпимее к ним.
Эта лекция из курса педагогики меня не убедила. И вовсе не оправдала в моих глазах ту жестокость, которую творят эти милые девочки с яркими рюкзачками – и все им подобные «детишки».
– Дети ищут свое место в окружающем мире ценой того, что в жертву приносится здоровье и душевное благополучие другого ребенка? Это, по-вашему, нормально?
– Это всего лишь социализация. Непременный процесс в рамках взросления. Все дети должны через это пройти.
– Социализация путем получения настолько болезненного опыта, что с ним потом будет очень трудно жить? Да кому она такая нужна?