Атаман Устя
Шрифт:
Положилъ Лысый ружье на сукъ, сталъ на колни и навелъ тихонько прицлъ на дорогу передъ собой.
— Какъ поравняется, такъ и полысну! радуется мужикъ. Забылъ и думать, что грхъ убивать, что въ первой придется жизнь христіанскую на душу брать. Что длать. Своя рубашка къ тлу ближе.
Молодецъ верхомъ халъ покачиваясь, немного не поровнявшись съ Лысымъ, звнулъ сладко да громко и опять заговорилъ съ конями.
— Вали, вали, голубчики… Недалече…
И поровнялся…
Лысый, нагнувшись, прилегъ къ ложу
Ахнуло все кругомъ… Будто вс горы повалило на-земь. Грохотъ раскатился, казалось, до неба и звзды встряхнулъ. Кони шарахнулись и съ маху вскачь! А молодца качнуло было долой, но справился онъ и, крикнувъ, еще нагайкой ударилъ подсдельнаго коня…
— Ахъ, дьяволъ. Ахъ, обида! заоралъ Лысый и, бросивъ ружье, сгоряча подзъ вонъ изъ ельника. Ахъ ты, распроклятый. Запретъ на теб, что-ли?
Вылзъ Лысый на дорогу и ясно видитъ, что ужь за саженей пятьдесятъ прозжій пустилъ коней шагомъ и оглядывается назадъ.
— Ну, счастливъ твой Богъ!.. оретъ со зла Лысый и грозится кулакомъ молодцу. Попадися, лшій, мн въ друхо рядъ — маху не дамъ, дьяволъ. Право, дьяволъ! оретъ Лысый, что есть мочи.
— Ванька! кричитъ вдругъ и молодецъ.
Отороплъ Лысый, глядитъ.
— Ванька, ты, что-ль?… кричитъ опять молодецъ и коней остановилъ.
— Я-а… прокричалъ мужикъ, дивяся.
— Лысый? кричитъ молодецъ.
— Я! Я-а! Чего?…
— Ахъ ты, лядащій… Ахъ, ты, чортово рыло!.. Вотъ, анафема! Ну, постой-же…
И, повернувъ коней, молодецъ детъ назадъ. Кони храпятъ и таращатся на Лысаго, что сталъ среди дороги, на томъ мст, гд сейчасъ его зарядъ ихъ пугнулъ.
— Но-о! Чего! понукаетъ ихъ молодецъ.
Но кони не идутъ.
Молодецъ живо смахнулъ долой и сталъ привязывать коней къ дереву.
— Ладно, погоди, лысая твоя голова! ворчитъ онъ.
Привязавъ обоихъ коней, молодецъ пошелъ на Лысаго и нагайкой машетъ. Мужикъ ждетъ растопыря руки и дивится.
— Что за притча, знаетъ прозжій, какъ меня звать; должно знакомый.
Подошелъ молодецъ совсмъ, да и говоритъ:
— Теб это кто-жь указалъ своихъ-то бить. А?… Собачій сынъ.
— Батюшки-свты! заоралъ Лысый. Ехоръ Иванычъ…. Родной…
Передъ нимъ стоялъ эсаулъ ихъ-же шайки, Егоръ Иванычъ, или Орликъ прозвищемъ.
— Прости, родимый! повалился Лысый въ ноги эсаула. Ехоръ Иванычъ…
Но Орликъ сгребъ Лысаго за волосы и началъ шлепать его нагайкой по спин.
— Ехоръ Иванычъ! Ехоръ Иванычъ…
— Знай своихъ… Не пали изъ ружей по своимъ… собачье отродье…
— Ехоръ Иванычъ, родной, вопилъ Лысый, и каждый ударъ нагайкой по спин ошпаривалъ его будто кипяткомъ.
Долго среди Козьяго Гона раздавалось и по затишью ночному далеко разносилось шлепанье орликовой нагайки и крикъ мужика.
Усталъ эсаулъ махать да шлепать и бросилъ, а Лысый въ жару
— Теперь дурень будешь помнить… выговорилъ Орликъ и, повернувъ, пошелъ къ конямъ.
— Ехоръ Иванычъ, прости… Атаману не ховори, родимый! Не буду николи. Вотъ-те Христосъ, если я кохда… Родимый! взмолился Лысый, догоняя эсаула.
— Ладцо, ладно… деревянная голова… Подъ, бери ружье и за мной въ Яръ. Нечего теб, дураку, тутъ сидть.
— Прости, родной. Атаману-то…
— Ладно. Скажи спасибо, шалый чортъ, обернулся эсаулъ, что я тебя самъ вотъ здсь сейчасъ не ухлопалъ.
И Орликъ, доставъ изъ-за пояса пистолетъ, наставилъ его въ лицо Лысаго.
— И теперь вотъ еще руки чешутся…. такъ бы вотъ и положилъ на мст.
Лысый опять упалъ на колни.
— Ну, подъ, ружье бери. Да за мной.
Орликъ подошелъ къ конямъ и, отвязавъ обоихъ, слъ на своего. Лысый побжалъ за ружьемъ въ кусты.
Эсаулъ, сидя на кон, поглядывалъ на то мсто, гд въ него выпалилъ Лысый, и ухмылялся добродушно.
— Ишь вдь дуракъ! ворчалъ онъ, ухмыляясь. Спасибо мужланъ, мужикъ. Отродясь ружья не видалъ, а то бы вдь насквозь прохватилъ. Такъ бы и положилъ! И чортъ его знаетъ еще, какъ его, дурака, угораздило маху дать на трехъ-то саженяхъ разстоянія. Вотъ бы атамана-то одолжилъ, кабы меня убилъ. Ахъ, дурафья.
Лысый прибжалъ съ ружьемъ и опять взмолился эсаулу.
— Ладно! Иди ужь…
Орликъ двинулся, а мужикъ, съ трудомъ поспвая, зашагалъ за нимъ.
— Ахъ, ты, Хосподи! шепталъ онъ. Вотъ теб и наразбойничалъ! Своего эсаула! Ахъ, Хосподи. Видно и въ душехубств-то сноровка да охлядка нужна.
— Давно не лъ, чортово рыло? спросилъ его Орликъ посл верстъ четырехъ пути.
— Съ утра, Ехоръ Иванычъ…
— На вотъ, дурафья… грызи.
И эсаулъ, усмхаясь, досталъ изъ за пазухи и бросилъ мужику на дорогу ломоть хлба. Лысый поднялъ и началъ уплетать на ходу.
XIII
Рано утромъ Орликъ въхалъ въ Устинъ Яръ, и всть о возвращеніи эсаула изъ города живо облетла вс хаты… Туча молодцевъ повалила къ его дому поклониться и поглядть на него. Даже лютый Малина пришелъ «почтенье отдать». Орликъ привезъ добрую всть, что бляна съ товаромъ пройдетъ мимо нихъ въ скорости.
Перездоровавшись со всми, Орликъ, веселый, добродушный, всякому сказалъ доброе слово. Тутъ-же разсказалъ онъ про Лысаго, какъ тотъ его чуть не убилъ. Заревла толпа и чуть-чуть было не разнесла Лысаго на клочки. Но Орликъ заступился и не веллъ трогать мужика, извиняя его тмъ, что онъ не за свое дло взялся, — палить по прохожимъ. Затмъ эсаулъ собрался къ атаману, и вся толпа проводила его до развалины.
Устя ужь зналъ о прізд Орлика и встртилъ его на крыльц.
— Здорово, Орликъ. Ну что? Какъ?