Атаман Устя
Шрифт:
— Многа! Многа! Яманъ. И ружья много, и пушка на пареда. Охъ, и морда многа, и пушка балшой. Балшой.
— Пушка? Большая?
— Мой башка и два кулакъ еще въ пушка можно клади.
— Ладно… Вы татары боитесь пушекъ, что чортъ ладону. Теб со страху она. велика показалась, небось… Ну, позжай въ Яръ.
— А твоя?
— А моя тута стоялъ будешь! пошутилъ Орликъ. Ты можетъ, врешь про бляку-то. А вотъ какъ увижу своими глазами, такъ и поскачу подымать молодцовъ. Ступай. Можетъ, я тебя еще обгоню.
Татаринъ двинулся, а Орликъ выхалъ съ берега въ воду и, на половину укрытый въ
— Эхъ, забылъ ему, поганому муходу, наказать не сказывать ничего молодцамъ про пушку на блян, подумалъ эсаулъ. Чего ихъ загодя пугать. Успютъ струсить, какъ сами увидятъ.
Чрезъ полчаса ожиданія Орликъ вскрикнулъ весело.
— Вотъ она гостья! Милости просимъ. Добро пожаловать! Угощенье у насъ готово!
Вдалек, на гладкой синеватой поверхности широкой рки, освщенной полдневнымъ солнцемъ, показалось большое тупоносое судно, яркой близны отъ свжихъ досокъ, которыми была она обита. Тихо, едва замтно для глаза, двигалась она по теченью. Хотя и далеко была бляна, а зоркій глазъ Орлика все-таки разглядлъ нчто для него непріятное. На носу бляны ослпительно блестло что-то, отражая лучи солнца.
— И впрямь пушка! Отчистили, окаянные. Нарочно! Знаютъ, анафемы, что отъ одного этого свту у нашей татарвы душа въ пятки уходитъ…
Орликъ обождалъ еще минутъ десять и все приглядывался. На блян чернлся и шевелился помостъ…
— Неужто же все это народъ? ахнулъ Орликъ. Такого и не видывано было. Ну, десятокъ батраковъ хоть и съ ружьями; а вдь тутъ четыре десятка, коли не больше… Ахъ, ты, анафема-купецъ! Скажи на милость!
И Орликъ вспомнилъ вдругъ, что Хлудъ сказывалъ ему про слухъ, который ходилъ въ город. А говорили, что если пойдетъ на Астрахань судно купца Душкина, богача казанскаго, то онъ, наслышавшись объ Устиномъ Яр около рчки Еруслана и о томъ, что тмъ обывателямъ Яра мирволитъ камышинскій воевода — найметъ себ цлую шайку молодцовъ только проводить бляну, чтобы миновать Устинъ Яръ; а тамъ распустить всхъ съ судна…
— Что если и впрямь, думалъ Орликъ, анафема-купецъ нанялъ себ полсотни молодцовъ въ провожатые, да роздалъ имъ ружья, да къ пушк салдата-артиллериста поставилъ?.. Что тогда подлаешь?..
Орликъ зналъ, что на татарву нечего и расчитывать. На своихъ однихъ, на русскихъ, могла быть надежда, да и то не на всхъ. А начать отбирать самыхъ лихихъ — придется напасть въ меньшемъ числ.
— Вотъ и дождались. Обида. Неужто же пропустить не трогая. Какъ можно. Да и Устя не захочетъ ни при чемъ остаться. Какъ-бы вотъ тоже Устю-то уберечь. Ползетъ впередъ всхъ, не глядя на ружья, да пушки… Не удержишь!.
Орликъ вздохнулъ и вдругъ вымолвилъ шепотомъ:
— Да, чудно, чудно это! Каждый разъ, видать, будто смерти своей ищетъ, а она не идетъ. Въ прошломъ ма мсяц тоже было! Какъ не повалило замертво на мст, даже непонятно. Да прямо и теперь скажу… Глядишь и сдается — смерти Устя ищетъ. Зачмъ? Чудно.
Орликъ опять вздохнулъ.
Бляна была уже на полверсты ближе… Орликъ ясно видлъ теперь большую и короткую блестящую пушку, или какъ звали этотъ сортъ пушекъ въ город, «гаубицу». Кром того, на блян виднлось дйствительно много народу. Очевидно, что дущіе на судн знали приблизительно мсто
— Ну, жарко будетъ! воскликнулъ Орликъ. Можетъ къ вечеру и я въ земл сырой лежать буду. Что-жь, наша жизнь, бгуновъ, — алтынъ.
Орликъ выхалъ изъ камыша и во весь опоръ пустился въ Устинъ Яръ.
XVI
А въ Яр вс молодцы и самъ атаманъ были уже въ сбор… Мальчуганъ Гаврюкъ, лазившій на макушку ближайшей горы, ради баловства, увидлъ одновременно съ Орликомъ, середи Волги, сіяющую въ лучахъ солнца бляну.
Шустрый мальчуганъ отъ радости чуть не кубаремъ скатился съ горы и, бросившись въ первую-же хату, гд жилъ Черный, крикнулъ:
— Бляна! Бляна!
Какъ по волшебству, зашевелился сразу весь поселокъ. Вс молодцы высыпали изъ своихъ хатъ мгновенно и были въ сбор около развалины. Атаманъ явился тотчасъ-же съ мушкетономъ на спин, съ пистолетомъ за поясомъ и съ мшкомъ, гд были заряды…
На вопросъ его, кто видлъ бляну, кто крикнулъ первый — никто отвчать не могъ. Вс указывали на Лысаго и на Блоуса. Они первые крикнули.
Лысый клялся, что онъ кричалъ, когда ужь молодцы бжали изъ хатъ со всхъ сторонъ по тропинкамъ.
Старый Блоусъ открещивался и ссылался на «Совраса», дьякона разстригу. Этотъ отказывался, говоря, что онъ сталъ кричать посл Кипруса. Кипрусъ отнкивался, какъ умлъ только по-русски — на-половину словами, на-половину движеніемъ рукъ.
Не онъ первый крикнулъ… онъ сидлъ подъ окномъ у себя и слышалъ, какъ кто то крикнулъ: бляна. Товарищъ его, башкиръ, подтвердилъ то же; они бросились съ Кипрусомъ бжать къ дому атамана и стали кричать, когда ужь другіе кричали. Не они первые всполошили всхъ. Виновникъ, Гаврюкъ, былъ даже запертъ матерью, въ виду предстоящей битвы съ бляной, изъ опасенія, что кто-либо изъ разбойниковъ уведетъ мальчугана себ въ помощь.
— Ахъ, черти! Идолы! разсердился Устя. А я-то обрадовался, думалъ, караульный прилетлъ, или Орликъ вернулъ. Ахъ, черти… Ну, пошли, расходись…
Но едва только нкоторые, сожаля и охая отъ напрасной тревоги, стали расходиться, какъ другіе крики остановили ихъ.
— Орликъ! Егоръ Иванычъ! Эсаулъ!
Орликъ мчался въ полуверст во весь опоръ и, завидя нкоторыхъ молодцовъ въ сбор, высоко махалъ рукой и что-то кричалъ.
— Ну, встимо…. Бляна! воскликнулъ Устя…. Стало, ктой-то насъ недаромъ всполошилъ…. Гей, вы…. въ лодки! Разсаживайся, не спшить! Лишній не лазай. Укажу лишняго въ воду выбрасывать! По три да по четыре садись.
Человкъ около сорока, вооруженныхъ всячески, одни топорами, нкоторые ружьями, другіе только ножами и вилами — тронулись кучей къ берегу, гд стояло боле десятка лодокъ и челноковъ.
Устя дождался Орлика.
Эсаулъ подскакалъ и крикнулъ два раза: бляна; затмъ онъ спрыгнулъ на маху съ коня и, бросивъ его на волю, подбжалъ къ Уст.
— Не гоже… атаманъ, тихо проговорилъ онъ, запыхавшись и едва переводя духъ. Много на ней народу…
— Десятокъ?
— Какое, вс четыре, а то пятьдесятъ. Не осилимъ.