Чёрный лёд, белые лилии

Моисеева Ольга Романовна

— Но ноч…

Маша толкнула деревянную дверь и оказалась в тёплом и светлом помещении. Ну наконец-то поесть получится!

Землянка была как землянка, тёплая, хорошая. Правда, зачем-то по бокам вырыты две кровати. А вот стол оправдал её ожидания — большой, широкий, крепкий, с двумя лавками по бокам. И на нём, рядом с какими-то картами и приборчиками, самый настоящий, большой-пребольшой чайник, из носика которого шёл пар. Да она ещё и вовремя!

Спиной к ней у стола стоял высокий широкоплечий мужчина с седыми висками. Брюки у

него оказались камуфляжными, но на ногах берцев не было, а сверху — только тонкая полотняная рубашка.

Да ведь это повар! Несколько секунд Маша думала, как бы обратиться к нему, но в итоге решила сказать как есть, не обидится же он.

— Товарищ повар! — негромко позвала она.

Повар, который чертил что-то на столе, на мгновение замер.

— Столовая ведь здесь, да? Мне сказали, что она здесь.

Повар медленно обернулся. Машка почувствовала, как шевелятся волосы на её голове.

Потому что перед ней стоял никакой не повар, а тот самый утренний майор!

Он смотрел на неё в упор, высоченный, строгий, заслоняя весь свет, и Маша, даже если бы умела молиться, не смогла бы сейчас произнести ни слова. Её сковал дикий, парализующий страх.

Он, наверное, сейчас просто поднимет свою большую сильную руку и прибьёт её. Хоть в глазах майора — не злость, а, скорее, полнейшее недоумение, Маша точно знала: ей настал конец.

— Кто? — негромко выговорил майор, приподняв бровь. Машка подпрыгнула, как от удара током, и попятилась к стене.

— Повар? — вторая чёрная бровь приподнялась вслед за первой. Ещё секунд тридцать длилось молчание.

И вдруг он развернулся и с огромной силищей грохнул своей большой рукой по доскам стола. Маша зажмурилась, чувствуя, как у неё немеют руки и ноги. Вот сейчас, сейчас.

— Ковалёв, — рыкнул майор. Дверь, судя по звукам (глаз Маша не открывала), распахнулась. Сейчас он всё-всё ему скажет, сейчас просто поднимет Машу над землёй своей лапищей и ударит об стенку, как котёнка.

— Ковалёв, почему машина для Гузенко не была подана? Ему пришлось ждать почти полдня, это что такое, Ковалёв? — низко, леденяще сказал он.

Ковалёв бестолково извинился, что-то пообещал и быстро выбежал. Машка приоткрыла один глаз. Майор всё так же цепко, изучающе смотрел на неё. Мамочка родная.

— Ну садись, раз пришла.

Это она сейчас сядет, а он раз! Раз! Раз! Раз! Маша не знала, что «раз», но что-нибудь очень, очень страшное, поэтому просто не могла заставить свои ноги сдвинуться с места.

— Садись, — с нажимом, внушительно повторил он, затем замолчал на минуту, глядя на замершую Машину фигуру. — Ты меня слышишь?

— А вы не будете больше рычать и стучать рукой? — услышала она какое-то кваканье и ещё сильнее испугалась. А майор смотрел и смотрел на неё, будто что-то не понимая. Потом чуть удивлённо сощурился.

— Не буду.

Маша сделала два осторожных, очень осторожных шага к лежанке, стараясь обойти майора как можно дальше. Ещё полминуты

постояла, думая, как ей сесть, чтобы смотреть не прямо ему в лицо, но это не выходило никак, поэтому пришлось смотреть в стол.

— Говори, раз пришла. Что тебе нужно? — спросил он, и Маше показалось, что строгость из его голоса куда-то пропала. — Можешь говорить. Я не буду стучать рукой.

— Я думала, что здесь столовая, — едва слышно пробормотала она и уставилась на свои пальцы.

— В армии нет столовой. Над тобой пошутили. Есть полевая кухня, и она не здесь, Маша.

Машкины глаза полезли на лоб. Он запомнил её имя! Он теперь точно, точно найдёт её, и теперь ей точно будет очень-очень плохо, нужно что-то делать!

Майор встал, чтобы что-то достать, и она мгновенно, не зная толком, что делает, рванулась с места к двери, в самый последний момент оглянулась, чтобы посмотреть, не бежит ли он за ней, и вдруг почувствовала такой сильный удар по лбу, что из глаз посыпались искры. Голову будто раскололи надвое, она заскулила и даже не поняла, как её снова посадили. Закрыла глаза, чтобы было не так больно, но перед глазами плыли красные круги, и стало, кажется, ещё больнее. Мыслить ясно не выходило. Но ведь надо куда-то бежать, спасаться!

Первое, что она увидела чётко — это большие, внимательные серые глаза. И чёрные ресницы, ходящие вверх-вниз. Глаза смотрели сначала куда-то выше Машки, и она чувствовала ужасное жжение на лбу, а потом — прямо на неё.

Это ж надо об дверь стукнуться! Машка встряхнула головой, и вместе с глазами появились впалые выбритые щёки, прямой нос, широкий лоб, чёрные брови. Когда в этих глазах она узнала майора, снова ощутила жуткий ужас, хотела дёрнуться, но её удержали. Майор нахмурился.

— Снайперы они, как же, — бормотал он. — Это же сотрясение запросто может быть.

Когда майор зачем-то потянулся рукой с какой-то тряпочкой прямо к её лбу, Маша всё-таки выпучила от страха глаза и вжалась в стену. Он почему-то покачал головой. Сидел он на корточках прямо перед ней и мог запросто схватить её за шею, если бы захотел! Маша вжалась в стену ещё сильнее.

— Можно, я пойду? — пролепетала она.

— Ты как добралась сюда ночью? Как через все посты прошла? — сощурился он. — Тебя должны были остановить раз пятнадцать.

— Да я… я… через лес, и… — с ужасом прошептала она.

— Через лес? — брови майора снова поднялись. — Есть, значит, хочешь? — задумчиво спросил он, вставая.

— Никак нет!

— Точно?

— Так точно! Честное слово! Товарищ майор, можно, пожалуйста, я пойду?

— Иди, — кивнул он, и Маша выдохнула. Он её отпускает! Она будет жива и, может, даже не наказана! Голова немного кружилась, но она встала, опираясь рукой об стену, снова обошла майора и направилась к двери.

— Подожди, — Маша обернулась, замирая, и он вдруг протянул ей какой-то пакет. — Держи. Можешь идти. И не броди больше в лесу.