Чёрный лёд, белые лилии

Моисеева Ольга Романовна

Таня вместе с Арамисом пробиралась по вражеским ходам сообщения то ползком, то перебежками, вглядывалась в даль, туда, где темнела окутанная дымом высота. До неё было, казалось, рукой подать, но каждый шаг давался с трудом.

Сопротивление врага нарастало с каждой минутой, притихшие было во время нашего артобстрела вражеские батареи ударили с новой силой и с фронта, и с флангов. Рядом с Таней оказался вдруг её новый командир взвода Миклашевский с автоматом наперевес, рядом с ним тут же вырос связной.

— Товарищ лейтенант, приказ комбата, выдвинуться

на высоту на северо-восточные скаты…

— Да как мы туда выдвинемся, когда роту почти всю положили?! — взревел Миклашевский, но Таня дёрнула его за рукав, указывая на высоту. Дым немного рассеялся, и, когда сизые его клубы расплылись в утреннем воздухе, Таня отчётливо увидела, как на правом фланге, на северо-восточном скате, полыхнул российский флаг.

— Высота наша, товарищ лейтенант! — крикнула она, пытаясь заглушить свист орудий.

Миклашевский быстро приложил к глазам бинокль, коротко кивнул.

— Вторая рота, молодцы! Надо удерживать фланг до прихода подкрепления, идём!

И они двинулись к высоте. Вдруг в узкой низинке на правом фланге, грохоча гусеницами, появились вражеские танки, за которыми цепью шли американские автоматчики, численностью в несколько раз превосходящие горстку наших на склоне. Контратака.

— По врагу — огонь! — послышался крик где-то сзади, и тотчас же грянули залпы артиллерийских орудий, застрекотали автоматы. Таня увидела вдруг в нескольких метрах от неё брошенный пулемёт, отстав от Миклашевского, подскочила к нему, вложила неистраченную ленту в приёмник, и пулемёт ожил, заговорил, положил человек десять. Американцы отпрянули, наступило недолгое затишье.

Перебираясь через убитых, Таня побежала вперёд, не ошиблась: принесли ящики с патронами. Она устало опустилась на землю, зачерпнув горстку патронов, стала рассовывать их по карманам, заряжать магазин.

Вдруг заметила, что лежащий слева человек, которого она приняла за убитого, пошевелился. По его лицу стекала кровь. Таня быстро разорвала на нем китель, нащупала перевязочный пакет, быстро раскрыла, перевязала рану от осколка на затылке, огляделась вокруг: куда же его девать?

Тут в траншею соскочила шустрая девушка, быстро подбежала, и Таня узнала в ней ту самую блондинку, что говорила такие правильные слова над телом Колдуна.

— Перевязала? Хорошо, — быстро заговорила она, осматривая голову парня. — Ну-ка, голубчик, давай, родненький, давай, помоги мне! Ну, пойдём!

Но боец не приходил в себя. Он был рослым, большим, сильным, а девушка совсем маленькой и худощавой, и Таня подумала, что затея её обречена на неудачу. Но вдруг эта крошечная девушка сдвинула брови, решительно схватилась за руку бойца, потащила его на себя.

— Господи, помоги! Помоги, Господи! — срывающимся голосом прохрипела она, и вдруг мужчина приоткрыл глаза, захрипел, помог ей, и она встала. Потащила огромное тело к выходу из траншеи, через минуту вернулась, увидела ещё одного раненого. Он ещё дышал, но из раскрытого в смертельной муке рта толчками выливалась кровь.

— Давай

помогу, — Таня подползла к медсестре, но она только покачала головой, зачем-то расстегнула ворот кителя на парне, осмотрела шею, будто хотела что-то найти на ней, быстро достала из-за пояса фляжку.

— Умрёт, — прошептала она, жёстко взяла его голову в руки, заглянула в глаза, спросила: — Как твоё имя? Как тебя зовут?

Боец непонимающе крутил головой, метался, стонал, но медсестра спрашивала твёрдо, по слогам, и он, наконец поняв её вопрос, прохрипел: «Дмитрий». Она кивнула, открыла фляжку.

— Крещается раб Божий Дмитрий во имя Отца, аминь, — вода полилась на голову несчастного, — и Сына, аминь, и Святаго Духа, аминь.

Когда последняя капля упала на волосы парня, он вдруг всхлипнул, тяжело вдохнул в последний раз, и мечущиеся по сторонам глаза остановились.

Девушка бережно закрыла их. Таня поражённо взглянула на неё. Та поймала Танин взгляд. В её светло-карих глазах стояли слёзы.

— Аще тамо будет священник, он да крестит; аще же диакон, он; аще же кой-либо буди от клирик, он; аще муж, он; аще жена, и она да крестит, — тихо проговорила она. — Это всё, что можно было сделать для него. Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего.

Таня хотела ответить этой удивительной девушке что-то, но не успела: начался новый бой за высоту.

Уже стемнело, а он всё продолжался. Пулемётная лента давно кончилась, и Таня, бросив оружие, бежала вперёд, на ходу подобрав автомат кого-то из убитых: сейчас он куда полезней, чем снайперская винтовка. Долгожданного подкрепления всё не было, а продержаться на склонах нужно было во что бы то ни стало. Таня была уже у подножия высоты.

Она очутилась рядом со Щеглом — Колей Соловых. Он, видимо, тоже занял место у пустующего пулемёта, и сейчас его оружие строчило, не умолкая.

— Немного осталось, смотри, наши танки пошли! — закричала она. Коля, не отрываясь от пулемёта, что-то прокричал в ответ, Таня не поняла, обернулась к нему, и вдруг пулемёт замолчал: Щегол лежал, приникнув к нему головой. Из-под каски на лбу струилась кровь. Таня бережно опустила тяжёлую голову на землю, поцеловала холодный лоб.

Американцы надвигались снова. Таня быстро проверила пулемёт: три патрона осталось. Расстреляла их, положила одного, пошарила вокруг себя, поняла: стрелять нечем. Подходили враги всё ближе и ближе, она оглянулась: людей вокруг почти не осталось.

Августовская мгла со всех сторон обступала высоту. И, сливаясь с ней, всё ближе подходили к Тане враги.

На поясе висели две ручные гранаты. Одну из них Таня быстро взяла в правую руку, приготовилась, пригнулась… Ну-ка, подходите ближе, гады, подходите! Раз — отрывается чека, два — граната летит прямо в гущу одетых в камуфляж людей. Взрыв — хорошо, точно!

Таня сжала в руке вторую гранату, приготовилась. Вдруг левое плечо её потяжелело, онемело, стало словно не своим, и по груди полилась кровь, закружилась голова. Нет, только бы не свалиться!