Диверсия без динамита
Шрифт:
пришла? Выслушать ее милую болтовню, обратить все в шутку и
назначить новое свидание? Как говорил Эдик, тем же самым по тому же месту. Спору нет, надежда
довольно слабая. Но если встать в позу, тогда вообще тупик.
— Ну и мина у тебя, Кеша. Сейчас взорвется, — прервал его раздумья Эдик, как всегда дышавший
оптимизмом и перегаром. — Чего опущенный такой? Из-за этой шельмы, что ли? Плюнь и разотри. Ты мне
только скажи, я тебе лучше бабу достану.
— О чем ты? —
— Известно, о чем, — шкодливо хохотнул Эдик и убежал в умывальник утолять жажду.
А женщины, позвякивая ложечками, незаметно прикончили уже второй чайник, но из-за скудности
поступивших на этот час новостей чаепитие проходило вяло, без обычных дискуссий и обличений. И тут
оживший после посещения умывальника Эдик бросил им жирную кость. «Вчера секретарша, — как бы,
между прочим сообщил он, — была в ресторане «Белый медведь» и в обществе, кого бы вы думали?
Нашего дражайшего директора». Женщины застонали от удовольствия — разврат, разврат! А Эдик с
фламандским буйством красок поведал, как директор не совсем по-отечески обнимал Анджелу во время
танца, а перед закрытием увез ее на такси в неизвестном направлении, но для известных лично ему целей.
Женщины не стали уточнять, что Эдик имеет в виду, опасаясь его солдатской терминологии, и
завозмущались: как можно, он же ей в отцы...
— Зато она у нас всего полтора года, и уже квартиру получила, — науськивал женщин Эдик, под шумок
наливая себе чаю, — а ты, Ольга Ивановна, девять лет здесь горбишь, но квартирка тебе не светит. До
пенсии ничего не получишь...
В продолжении этого убийственного для Спирина разговора, он с неосмысленной улыбкой перебирал на
столе скрепки, находясь в каком-то дурнотном состоянии. Жизнь представлялась ему совершенно конченой
и загубленной. Как во сне он видел, что с пятнадцати-минутки вернулся Валерий Фомич и с порога объявил:
— Граждане, новый анекдот! Мы должны послать на хлебоуборку одного человека, сроком на месяц.
Сейчас на планерке объявили.
Все поежились и посмотрели на Эдика, который в юности обзавелся по глупости «корочками»
комбайнера.
Эдик, понимая, что не отвертеться, прошептал какое-то ругательство.
— Так вот, — продолжал Валерий Фомич, — поедет Спирин. Так решил директор. Ума не приложу,
Иннокентий, и чего он вдруг на тебя взъелся?
Женщины наперебой утешали Спирина. Эдик, дыша в ухо перегаром, просил привезти ему из деревни
какой-то ветеринарной дряни, опытный Сысоев разъяснил, как гму должны оплачивать командировку.
Спирин со всеми соглашался, всем кивал. Сейчас ему было все едино, на хлебоуборку, так на хлебоуборку...
Вернулся он
Заявление об уходе порвал на мелкие кусочки и немного погодя принес из дома, как давно советовал
Сысоев, ночушечку на стул — верное средство для предупреждения геморроя...
ИЗ ЖИЗНИ СЫСОЕВА, ЗАВЕДУЮЩЕГО ОТДЕЛОМ
Большие мясистые руки, поросшие спутанными рыжими волосами, все теснее подбирались к самому
горлу. Еще немного и...
— Пусти, гад, — напрягался Сысоев, стараясь достать коленкой. — Пусти, душегубец.
— Значит, говоришь, усы мои тебе не нравятся, — ласково и жутко шептал Бельчук, закатывая глаза. – Так
я тебе за это кадык сломаю. Или нет, я тебя лучше зарежу. Бритвой по горлу. Чик, и на небесах Молись,
козел…
И задыхающийся от ужаса Сысоев увидел перед своим носом окровавленную электробритву «Харьков-
3».
— Убили, убивают, — еще успел подумать он и, слабея от этой мысли, Василий Семеновгич закричал в
надежде, что его услышат. И его услышали. Спавшая рядом жена больно торкнула Василия Семеновича
локтем и, недовольно бурча, повернулась на другой бок. Сысоев сел на растерзанной кровати и перевел
скачущее дыхание.
«Брр, приснится же такая ересь, — покрутил головой Сысоев и проскрипел половицами на кухню. В два
глотка ополовинив бутылку кефира, он несколько успокоился и обрел привычную рассудительность.
Бельчука Василий Семенович знал уже года полтора. Их отделы оказались на одном этаже, когда слили
смежные управления. Несмотря на двадцатилетний перепад в возрасте, в служебном положении у них
установился паритет — оба заведующие и оба отделами. У Бельчука даже на одну человекоединицу было
больше, что губительно сказывалось на самолюбии Василия Семеновича. Всех этих молодых, горластых, со
свежими идеями, он втайне презирал. Сам он место заработал честно, своим горбом: исправно писал за
начальство отчеты, держался в струе, где не хватало способностей, брал исполнительностью и шел вперед
хоть медленно, но верно. И, только разменяв полтинник, добился своего. Старого зава на заслуженный
отдых, Василия Семеновича в его кресло. А этим молодым да ранним все на блюдечке, раз-раз и в дамки.
Несправедливо, что ни говори. Еще получку по привычке стипендией называет, а туда же — заведующий.
Но вообще-то с Бельчуком у Сысоева отношения сложились ровные, видимо, потому, что они знали друг
друга издалека. Бельчук был огневолосым верзилой с правильным, словно обрызганным из краскопульта,