Эмиль XIX века
Шрифт:
Учитель въ скоромъ времени сталъ гордиться успхами своего ученика. Но онъ питалъ относительно послдняго еще боле честь любимыя мечты. — Плавать въ озер, говорилъ онъ — эка премудрость». Это все равно, что плавать въ купальн. Въ мор плавать — вотъ это настоящее дло, Это вамъ точно крпости придастъ. Однако я не давала своего согласія на этотъ опытъ, опасность котораго воображеніе представляло мн въ преувеличенномъ вид. Эта громадная масса воды поглощаетъ столько жертвъ у нашимъ береговъ, что я питаю къ ней уваженіе смшанное со страхомъ. Я должна сознаться, что и Эмиль отчасти раздлялъ мой страхъ, Море точно живое существо; оно трепещетъ, оно приподнимаетъ васъ и уноситъ съ ревомъ; волна морская — это личность, и притомъ личность враждебная вамъ. Этотъ
Знаешь ли, что заставило Эмиля восторжествовать надъ своимъ страхомъ. Онъ составилъ себ о заточеніи твоемъ довольно смутное представленіе. Я всегда взбгала распространяться съ нимъ о предмет, который только бередитъ мои старыя раны; во-первыхъ ему бы очень трудно было понять дло такъ какъ оно есть (вдь онъ ровно ничего не смыслитъ въ raison d'Etat), а во-вторыхъ, я боялась, чтобы ошибочное представленіе о фактахъ не внушило ему ненависть къ Франціи. И такъ, благодаря моему молчанію онъ самъ себ сочинить цлую легенду. Эмиль воображаетъ, что ты живешь плнникомъ какого то злаго духа, людода или дракона, въ замк, со всхъ сторонъ окруженномъ моремъ. Не даромъ онъ разъ былъ застигнутъ въ расплохъ приливомъ и принужденъ пробыть нсколько времени на скал, о которую со всхъ сторонъ плескались сердитыя волны. Какъ бы то ни было, первый свой подвигъ храбрости онъ совершилъ подъ вліяніемъ побужденій, свойственныхъ какому нибудь рыцарю круглаго стола или укротителю чудовищъ. Я подозрваю, впрочемъ, что лукавый негръ намренно поддерживалъ иллюзію ребенка, чтобы склонить его на то, на что ему хотлось.
Разъ они вернулись домой — Купидонъ съ видомъ таинственнымъ какъ ночь, а Эмиль съ плохо скрываемымъ чувствомъ торжества. Я тотчасъ же догадалась откуда они пришли; я не на шутку разсердилась и выбранила ихъ обоихъ за непослушаніе. Эмиль храбро выдержалъ вспышку моего гнва и отвчалъ мн съ видомъ ршимости, какой я въ немъ еще до сихъ поръ не замчала:- Я хочу научиться плавать, чтобы освободить и привесть къ теб моего отца. Эти слова, его открытый взглядъ, наивная увренность въ успх его благородныхъ замысловъ, — все это обезоружило меня. Я улыбнулась и, притянувъ его съ себ, осыпала поцлуями его лобъ, еще мокрый отъ морской воды.
18-го іюня 185…
Если врить англійскимъ газетамъ и нкоторымъ доходящимъ до меня слухамъ, то Эмилю не придется совершать рыцарскіе подвиги и переплывать моря, чтобы избавить тебя отъ стерегущаго тебя дракона. Поговариваютъ объ амнистіи для политическихъ преступниковъ. Я бы охотне избрала для тебя иного рода реабилитацію, но такъ какъ ты самъ ни о чемъ не просилъ, то теб нечего и отказываться отъ того, что теб предложатъ. Съ тому же если бы ты зналъ, какъ сердце мое бьется при мысли о свиданіи съ тобой!
XV
Докторъ Уарингтонъ Елен ***
Милостивая Государыня,
Я сейчасъ только узналъ въ Лондон одну новость, которой спшу подлиться съ вами: вашъ мужъ освобожденъ.
Остаюсь глубоко уважающій васъ.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Юноша
I
Изъ дневника Эразма
Маразіанъ, 185…- 186…
Съ годъ тому назадъ все перемнилось въ моей жизни.
Я снова ее увидлъ и при этомъ свиданьи казалось, что мы какъ будто никогда не разставались. Разлука не внесла ни малйшаго отчужденія въ наши чувства и привычки, до того прочна была связь, соединившая наши сердца во едино. Только я живе прежняго чувствую несказанную отраду общенія съ нею. Это уже не та молодая двушка, которую я зналъ въ былыя времена; но годы придали ей лишь новую, боле трогательную прелесть: святость материнскихъ обязанностей наложила на ея умъ и даже на черты ея лица какой то отпечатокъ еще большей чистоты и возвышенности.
Я уже совсмъ было потерялъ надежду увидть
Чмъ я заслужилъ то счастье, въ которомъ было отказано людямъ, стоившимъ больше чмъ я!
Какое волненіе овладваетъ мною, когда онъ ко мн ласкается! Съ какою гордостью иду я гулять, держа его за руку! Съ нимъ природа кажется мн обновленною, какъ будто я ее не видалъ за вс эти семь лтъ. Да и полно можно ли видть въ невол? Деревья, скалы, такія же древнія какъ сама земля, — все это кажется мн рожденнымъ лишь вчера.
Одно мгновеніе у меня была мысль вернутся во Францію. Что же меня удерживало? — Тысяча причинъ, тысяча предразсудковъ, если хотите, могутъ помшать человку жить на родин. Какъ знать! быть можетъ тутъ замшана жгучая, несказанная боль увидть порабощеннымъ тотъ великій народъ, который я зналъ когда-то свободнымъ. Но сердце и умъ тмъ не мене съ участіемъ слдятъ за всмъ, что происходитъ на родин.
Во вс эпохи исторіи были люди, которые считали своимъ долгомъ передъ самими собою и передъ отчизной служить ей издалека и едва ли не эти люди любили всего пламенне свою отчизну. Вдали отъ вся, какъ и вблизи они живутъ ея интересами, страданіями и надеждами. Въ глубин своей души они болютъ всми равный своего народа, которыя самъ народъ, повидимому, не чувствуетъ, какъ будто время и привычки могутъ заживить всевозможные рубцы. Такіе добровольные изгнанники служатъ живымъ урокомъ людямъ и событіямъ; но пускай кто нибудь попробуетъ въ ихъ присутствіи выразиться презрительно о ихъ отчизн — и тотчасъ же вся кровь прильетъ къ ихъ сердцу. Этотъ клочекъ земли, отъ котораго они добровольно отказалось, дорогъ имъ. Словно онъ часть ихъ самихъ. Иде родины, какъ они ее понимаютъ, они приносятъ въ жертву самую родину и, чтобы не видть ее опозоренной, обрекаютъ себя на жизнь бездомныхъ скитальцевъ.
Откуда у меня эти привычки заносить каждый день въ этотъ дневникъ вс свои мысли, воспоминанія, словомъ все что мн приходитъ въ голову? Не слдъ ли это моей тюремной жизни? Тогда мн не съ кмъ было говорить и я, такъ сказать, переписывался съ самимъ собою.
II
Предметы должны предшествовать названіямъ
Воспитаніе, которое она дала Эмилю вполн оправдало мои желанія. Пускай она продолжаетъ вліять на него своемъ примромъ и тмъ безграничнымъ довріемъ, которое она ему внушаетъ, Однако, съ тхъ воръ какъ судьба такъ счастливо соединила насъ, мы сочли за лучшее распредлить между собою обязанности поровну. Ма кажется, что образованіе преимущественно падаетъ на долю отца, а воспитаніе — на долю матери.
Я спрашиваю себя, какъ далеко мы подвинулись съ Эмилемъ
До сихъ поръ Эмиль ничему не учился систематически. Видъ раковинъ, которыя ежедневно попадались ему на берегу моря, преподалъ ему мало по малу и какъ бы случайно первыя понятія изъ естественной исторіи. Незатйливый микроскопъ, который я самъ приспособляю къ его зрнію, знакомитъ его съ нкоторыми изъ чудесъ безконечно-малаго міра, а телескопъ, въ который я по вечерамъ наблюдаю звзды, открываетъ ему нкоторыя изъ чудесъ міра безконечно великаго. Стеклянная посудина, наполненная морскою водою, которую мы мняемъ каждую недлю и въ которую мы пустили нсколько молюсковъ, раковидныхъ животныхъ и рыбъ — вотъ единственный источникъ, изъ котораго онъ почерпаетъ вс свои свднія объ органической жизни на дн моря. Я произвожу иногда въ его присутствіи нкоторые физическіе и химическіе опыты, изъ самыхъ красивыхъ и, такимъ образомъ, не зная даже названія этихъ наукъ, онъ составляетъ себ понятіе о способахъ которыми тла воздйствуютъ другъ на друга. Онъ видлъ, какъ я длалъ термометры и барометры, конечно очень грубой работы; но попытки, которыми онъ старался подражать ма, убдили меня, что онъ понялъ отчасти употребленіе этихъ инструментовъ. Таковы были до сихъ поръ наши единственныя книги.