Этот мир не для нежных
Шрифт:
Когда сыр, а затем хлеб закончились, она обвела глазами кучку своих непонятно за что обожателей, и спросила:
— Где у вас тут...
Она хотела спросить про уборную, но вдруг вспомнила трескучий голос из сна, и неожиданно для самой себя ляпнула:
— Где у вас тут танцуют на стекле?
Дети переглянулись. В этом был один хороший момент: они хоть на мгновение, но перестали на неё пялиться. И плохой, потому что они переглянулись не то, чтобы с недоумением, а с каким-то не очень скрываемым страхом.
— Я ничего такого не имела в виду. Просто спросила, — почувствовал этот страх, Лив
Роми присела на край топчана:
— Ты из тех, недосягаемых? Скажи честно, ты ... Туристка?
Лив совсем не поняла, причём тут туризм? Роми ждала от неё ответа, не сводя внимательных глаз. Взгляд красноречиво говорил, что от ответа зависит их отношение к Лив. А, может, и её дальнейшая судьба.
— А скажи мне, — осторожно произнесла девушка, взвешивая каждое слово. — Кто такие, по-твоему, туристы? И я вам тогда отвечу.
— Туристы — неприкасаемые. Они приезжают в огромных закрытых машинах издалека. Иногда мы видим, как эти машины проносятся по улицам, но ни один их них никогда не ходит сам по себе. Говорят, что это они специально приезжают, чтобы посмотреть на ...
Голос Роми сорвался:
— Танцы на стекле.
— И я похожа на одного из них? — все так же осторожно спросила Лив. — На туриста? Или, вернее, на туристку?
Роми покачала головой.
— Не знаю, — растерянно ответила она. — Мы видели только издалека, а издалека они, вроде, ничем таким не отличаются. Хотя у нас есть старая легенда об отставшем туристе. Но там об его внешности ничего не говорится.
Оливия приняла волевое решение.
— Значит, я — отставший турист. И мне нужно увидеть ваши танцы на стекле. Так как? Вы меня туда проводите?
Дети пришли в волнение, загалдели. Роми махнула им рукой и опять повернулась к странной гостье:
— Нам нужно это обсудить.
— Почему? — удивилась Лив. — Неужели это так далеко?
— Не так, чтобы далеко. Это... Трудно.
— Значит, всё-таки далеко? — переспросила Лив.
— Скорее, опасно, — сказала девочка.
Через мгновение дети словно испарились из подвала, бесшумно растворившись в невидимом глазу темном тоннеле. Лив поняла, что они отправились совещаться подальше от её ушей. Воспользовавшись тем, что осталась одна, осторожно встала и, так же аккуратно прислушиваясь к каждому движению, прошлась по комнате. Тело немного ломило, как в предчувствии гриппа, чувствовалась некоторая слабость, голова гудела, но в общем всё было терпимо. Лив осталась вполне довольна своим состоянием. Она пошла на звук падающей воды, под одной из труб сразу же обнаружила протечку и тёмный, похожий на пластиковый таз, подставленный под капли. Девушка опустила в него руку, затем, испытывая неловкость перед самой собой от этого жеста, понюхала её. Вода показалась относительно чистой, по крайней мере, никаких других запахов, кроме слабой ржавчины, Лив не почувствовала. Тогда она рискнула ополоснуть водой, накапавшей в таз, щеки. Лицо опухло от долгого искусственного погружения в нереальность, Лив понимала и ощущала, что спала ненормально и качественно, и количественно, если можно было применить такую терминологию в отношение сна.
Даже от такого умывания сомнительной водой она почувствовала свежесть, которая в свою очередь принесла, хоть и
Вернувшиеся дети застали Лив с уверенной улыбкой на лице. Их худые, несколько изможденные личики засияли ей в ответ.
— Мы решили, что попытаемся отвести тебя к туристам. Пойдем я, Ром и Кузя. Малыши устанут, а старшим опасно приближаться к Чаше.
Лив кивнула, словно понимала всё, что говорила девочка. На самом деле, она поняла главное — мучительное бездействие опять закончилось, и можно куда-то пойти, и попытаться что-то сделать. Роми на секунду нахмурилась, словно вспомнила что-то не очень приятное.
— Я не хотела брать Кузю, пока оно в пограничном состоянии и ещё не определилось, но это существо устроило форменную истерику.
Кузя, который, видимо, и устроил эту саму форменную истерику, казался очень довольным. Если может быть счастливый вид у такого измученного ребенка. Сейчас Лив, оказавшись с ним прямо под самой лампочкой, пусть и тусклой, рассмотрела глубокие коричневые тени, которые делали глаза странного мальчика бездонными.
— А ты не устанешь? — спросила она его с сомнением, и счастье на лице Кузи сменилось тревогой. Он замахал руками отчаянно, изо всех сил:
— Нет, нет, ни в коем случае. Я не малыш, Оливия, я уже выбрало! Честное слово, уже выбрало.
— Мы все за тебя волнуемся, — сказала Ром, выразив то, что собиралась сказать и Лив.
— Не надо! Не надо волноваться, — стал горячо убеждать всех сразу Кузя, — я уже ходил с Ромом к баку за едой, и никого не подвёл.
Один из малышей подошел к нему и обнял за талию.
— Я буду скучать, — тоненьким голосом пропищал малыш. Кузя погладил его по голове:
— Так скоро вернусь, Чип. Ты даже и соскучиться не успеешь.
— Мы же хотели определить меня... — Чип вздохнул разочаровано. — Я не засну, если ты не вернешься до вечера.
— Всё равно мы делаем это постоянно, — улыбнулся Кузя, обращаясь к Лив. — Каждый вечер перед сном, я рассказываю ему ТЕ самые сказки.
Он опять наклонился к Чипу:
— Обязательно вернусь до вечера. Думай, что я просто пошёл за едой. Ведь мальчики всегда делают это, правда?
Малыш вдруг сначала тоненько, а затем всё внушительнее начал подвывать и все бросились его утешать. Ром, который в этой суматохе незаметно подошёл совсем близко к Лив, тихо процедил сквозь зубы:
— Я же говорил, что оно тупит. Оно явная она.
Похоже, что услышала его только Лив, и похоже, что это было именно то, что Ром хотел от этой ситуации.
— Убеди Кузю, пожалуйста. Оно не право, с этим будут большие проблемы.
Лив посмотрела в его глаза, наполненные очень взрослой тоской, и честно призналась:
— Я не понимаю, о чем ты.
— Правда? — вопрос подростка прозвучал растеряно.
Лив кивнула.
— Я попробую тебе объяснить, — начал Ром, но понял, что утешительные скачки вокруг Чипа закончились, и в наступившей вдруг тишине все внимательно прислушиваются к их разговору. — Потом.