Империя проклятых
Шрифт:
– Что-нибудь еще, хозяин?
– Спасибо, нет, – ответил Жан-Франсуа, не отрывая взгляда от воды. – Отправляйся к Мелине, любимая. Возможно, ей потребуется помощь, в зависимости от того, насколько сильно славный кавалер хочет пить.
Жасмин сделала реверанс, и темные локоны упали ей на лицо. Не поворачиваясь спиной – умный шаг, – она удалилась, закрыв за собой дверь.
Жан-Франсуа решительно всматривался во тьму немигающим взглядом шоколадных глаз. Теперь он разглядел ее: тень, колышущуюся в луче фонаря. Тихий шорох босых ног по камням под журчание воды, тихое голодное шипение,
– Да ты храбрый человек, маркиз, – раздался шепот.
Жан-Франсуа улыбнулся, наполняя свой бокал.
– Я не человек, мадемуазель Кастия. И если вы считаете, что для того, чтобы просто сидеть с вами в одной камере, требуется храбрость, то вы путаете отношения между заключенным и тюремщиком, как понятия рая и ада.
– Ты неправильно понял. Мы не говорим о твоем присутствии в этой камере вместе с нами.
Селин шагнула в дрожащий свет фонаря, и Жан-Франсуа вздрогнул от открывшегося зрелища – длинные темно-синие волосы, черные глаза, серебряная решетка на внушающих ужас зубах.
– Я говорю о том, что ты оставил моего брата наедине с одним из своих слуг.
– Ваша забота трогательна. Но в ней нет необходимости. К нам предательски подкрадывается рассвет, и я бы хотел закончить эту главу до того, как солнце поднимет голову.
– К чему такая спешка? – Селин подошла на шаг ближе, склонив голову набок. – Ты говорил, что у твоей хозяйки куча времени. Разве бессмертные не могут петь наши песни вечно?
– Простите меня, мадемуазель. – Он поднял свой бокал в мрачном тосте, и на губах играла холодная улыбка. – Но я не нахожу ваше общество таким уж приятным.
– Если бы нам удалось пересечь эту реку, маленький маркиз, оно могло бы оказаться очень приятным. – Чудовище приблизилось еще на шаг, не сводя с него черных глаз. – По крайней мере, для некоторых из нас.
Жан-Франсуа демонстративно закатил глаза, отхлебывая из своего бокала, напряженно держа его твердой рукой. Кровь была сочной и теплой, тяжело скользила по языку, прогоняя холодок, который он почувствовал, когда взгляд чудовища метнулся к его горлу.
– Ваш брат был очень любезен, мадемуазель Кастия. Но, боюсь, если мы с ним двинемся дальше, ваши пути пересекутся. – Он отставил свой бокал в сторону и открыл свой том. – Вы добровольно продолжите свой рассказ? Или собираетесь увиливать, пока я не буду вынужден снова пригрозить вам?
– Не вижу смысла молчать, пока Габриэль блеет, как резаный ягненок. – Взгляд монстра метнулся к столу. – Но когда много говоришь, очень хочется пить.
Историк наклонил голову и швырнул бутылку через реку. Она пролетела тридцать футов, мерцая темно-зеленым стеклом в свете фонаря, и бледная рука подхватила ее в воздухе. Последняя лиат схватила свой подарок и, запрокинув голову, прильнула к горлышку, сделав сначала один полноценный глоток, потом второй. Но все допивать не стала, зато дочиста облизала серебряные прутья. И, поставив полупустую бутылку рядом с собой, она уселась на берегу, скрестив ноги и глядя на него поверх воды.
– Итак, на чем мы
Она подняла глаза к небесам и тихо вздохнула.
– Пути Вседержителя неисповедимы.
Жан-Франсуа достал из-за пазухи перо и открыл новую бутылку чернил.
– Давайте начнем, мадемуазель Кастия.
Селин долго сидела молча, уставившись в потолок, будто смотрела в лицо своему несчастному Богу. Но наконец обратила черные голодные глаза к историку.
– Нет, вампир, – прошептала она. – Давай закончим.
Книга пятая. Рассыпаясь в прах
И небеса стали красными, как кровь сердца, и буря расколола небо, и дождь был подобен слезам всего крылатого воинства падших. И жрецы фальшивых богов и нарушенных заветов, пересчитав пальцы на пылающей руке ада, застыли в мрачном изумлении. И тогда Спаситель поднял взор к престолу своего Отца Вседержителя, и сердце его окрасило кости земли, и голосом, подобным грому, он воскликнул:
«В крови этой да обрящут они жизнь вечную».
Книга Плача, 7:12
I. Любовь и война
Мы вернулись в Дун-Мэргенн днем позже, стараясь пропорхнуть под завесой морозного рассвета.
У нас не было сил смотреть, как Лилид Дивок сломала волю Диор, связав девушку своей кровью и заставив избить бедную служанку докрасна. Но и долго оставаться в стороне мы тоже не могли. Наши раны заживали медленно, подпитываться мы могли только от бродивших по округе порченых, но тем не менее мы постепенно исцелялись. И какой бы безнадежной ни казалась нам сейчас судьба Диор, мы не могли просто бросить ее. Бог никогда бы мне этого не простил.
Мы вернулись в Дун едва заметным мотыльком на маленьких красных крылышках, прорвавшись сквозь бушующий в бухте шторм. Но спустившись в подземелья крепости, мы поняли, что Диор там больше нет. Поэтому мы понеслись наверх, мимо пьяных от крови монстров, дремлющих в Зале Изобилия, мимо клейменых, тащивших на кухню трупы, мимо служанок, смывающих кровь с полов, пока наконец не обнаружили Диор в верхних палатах – раскинувшись, она лежала на кровати из красного атласа.
Обнаженная. В объятиях Лилид Дивок.
Она была дивной красоткой, как на картинке, – ошибиться было невозможно. Прелестную родинку на щеке прикрывали пепельные локоны, на губах алели пятна крови. Вздохнув во сне, Грааль обняла лежавшую рядом Лилид, уткнувшись носом в шею чудовища. Но вампирша не спала, а когда грянул гром, ее глаза цвета полуночи устремились в потолок. На ней остался только полукорсет из китового уса – черный бархат с красной отделкой, – по правде говоря, она, похоже, никогда его не снимала. И когда удушенное солнце выползло из-за горизонта, Бессердка оттолкнула руку Диор и поднялась с кровати.