История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1
Шрифт:
Характеристика героя повсти.
Акакій Акакіевичъ Башмачкинъ — маленькій чиновникъ, обиженный судьбою и людьми, не надленный никакими способностями, кром умнія красиво переписывать бумаги, представленъ человкомъ, который не только добросовстно, но даже съ любовью занимается своимъ дломъ. Это дло, переписыванье бумагъ, — весь смыслъ и единственная радость его одинокой, полуголодной жизни, — ни о чемъ другомъ онъ не мечтаетъ, ни къ чему не стремится и ни на что другое онъ не способенъ. Когда ему, въ вид повышенія, дали самостоятельную работу, онъ оказался не въ состояніи ея исполнить и просилъ оставить его при переписк. Это сознаніе своего духовнаго безсилія подкупаетъ зрителя, располагаетъ его
Но Гоголь въ своей повсти требуетъ уваженія къ этому человку, которому, говоря словами евангельской притчи, былъ данъ "одинъ талантъ", и этотъ «талантъ» не былъ имъ зарытъ въ землю. Башмачкинъ, по мннію Гоголя, стоитъ выше даровитыхъ чиновниковъ, занимающихъ видныя мста, но небрежно отправляющихъ свои обязанности.
Но не только уваженія къ Башмачкину, какъ къ скромному и честному работнику, требуетъ Гоголь въ своей повсти, — онъ требуетъ любви къ нему, какъ къ "человку". Въ этомъ высокая моральная идея произведенія.
Отношеніе Гоголя къ герою повсти.
He надясь на то, что современные читатели въ состояніи будутъ сами разобраться въ этомъ произведеніи и понять «идею» его, Гоголь самъ раскрываетъ ее, изображая состояніе души одного чуткаго юноши, который понялъ благодаря встрч съ Башмачкинымъ великое чувство христіанской любви къ ближнимъ. Эгоистическая и легкомысленная молодежь, въ чиновничьихъ вицъ-мундирахъ, любила потшаться надъ смшнымъ и безотвтнымъ старикомъ, — онъ покорно все переносилъ, лишь изрдка жалкшхъ голосомъ повторяя: "Оставьте меня! Зачмъ вы меня обижаете?" И Гоголь продолжаетъ:
"И что-то страниое заключалось въ словахъ и голос, съ какимъ они были произнесены. Въ немъ слышалось что-то такое, прекловяющее на жалость, что одинъ молодой человкъ, который, по примру другихъ, позволилъ-было себ посмяться надъ нимъ, вдругъ остановился, какъ будто пронзенвый, и съ тхъ поръ, какъ будто, все перемнилось передъ нимъ и показалось въ другомъ вид. Какая-то неестественная сила оттолкнула его отъ товарищей, съ которыми онъ познакомился, принявъ ихъ за приличныхъ, свтскихъ людей. И долго потомъ, среди самыхъ веселыхъ минутъ, представлялся ему низенькій чиновникъ, съ лысиною на лбу, съ своими проникающими словами: "Оставьте меая! Зачмъ вы меня обижаете?" И въ этихъ проникающихъ словахъ звенли другія слова: "Я — братъ твой!" И закрывалъ себя рукою бдный молодой человкъ и много разъ содрогался онъ потомъ на вку своемъ, видя, какъ много въ человк безчеловчья, какъ много скрыто свирпой грубости въ утонченной, образованной свтскости — и, Боже! даже въ томъ человк, котораго свтъ признаетъ благороднымъ и честнымъ!"
Башмачкинъ жилъ незамтнымь и умеръ такимъ же невдомымъ, забытымъ… Его жизнь не обильна впечатлніями, вотъ почему самыми крупными событіями въ ней было ужаснувшее его сознаніе, что надо купить новую шинель, радостныя мечты объ этой шинели, восторгъ его, когда шигель была y гего на плечахъ, и, наконецъ, мученья его, когда эта шинель была y него украдена и когда найти ее оказалось невозможнымъ… Вс эти разнообразныя чувства, связанныя съ шинелью, ураганомъ ворвались въ его существованіе и смяли его въ короткое время. Башмачкинъ умеръ отъ такой же ничтожной причины, какъ старосвтскіе помщики, и произошло это по той же причин: слишкомъ безсодержательна была его жизнь, и оттого до гигантскихъ размровъ выростала въ этой пустой жизни всякая случайность. Что для другого человка, живущаго полной жизнью было бы непріятнымъ, но побочнымъ обстоятельствомъ, то для Башмачкина сдлалось единственнымъ содержаніемъ жизни.
Художественная цнность повсти.
Въ художественномъ отношеніи, произведеніе это стоитъ очень высоко. Авторъ задалъ себ трудную задачу, — окружить сочувствіемъ читателя ничтожный и смшной образъ Башмачкина, не впадая въ карикатурность и слащавую
"Акакій Акакіевячъ думалъ-думалъ и ршилъ, что нужво будетъ уменьшить обыкновенныя издержки, хотя бы, по крайней мр, въ продолженіе одного года: изгнать употреблегіе чая по вечерамъ и не зажягать по вечерамъ свчи, а, если что понадобится длать, идти въ комнату къ хозяйк и работать при ея свчк; ходя по улицамъ, ступать, какъ можно легче и осторожне по камнямъ и плитамъ почти на цыпочкахъ, чтобы, такимъ образомъ, не истереть скоровременно подметокъ; какъ можно рже отдавать прачк мыть блье, a чтобы не занашивалось, то всякій разъ, приходя домой, скидать его и оставаться въ одвомъ только демикотоновомъ халат,- очень давнемъ и щадимомъ даже самимъ временемъ.
Надобно сказать правду, что сначала ему было нсколько трудно привыкать къ такимъ ограничевіямъ, но потомъ какъ-то привыклось и пошло на ладъ, — даже онъ совершенно пріучился голодать по вечерамъ; но зато онъ питался духовно, нося въ мысляхъ своихъ вчную идею будущей щинели. Съ этихъ поръ, какъ будто, самое существованіе его сдлалось какъ-то полне, какъ будто онъ женился, какъ будто какой-то другой человкъ присутствовалъ съ нимъ, — какъ будто, онъ быль не одинъ, a какая-то пріятная подруга жизни согласилась съ нимъ проходить вмст жтзненную дорогу, — и подруга эта была не кто другая, какъ та же шинель, на толстой ват, на крпкой подкладк безъ износу… Онъ сдлался какъ-то живе, даже тверже характеромъ, какъ человкъ, который уже опредлилъ и поставилъ себ цль. Съ лица и съ поступковъ его исчезло само собою сомнніе, нершительность, словомъ — вс колеблющіяся и неопредленныя черты… Огонь порой показывался въ глазахъ его, въ голов даже мелькали самыя дерзкія и отважныя мысли: "не положить ли, точно, куницу на воротникъ!"
Такъ, балансируя между насмшкой и сожалніемъ, смхомъ и слезами, Гоголь тонко рисуетъ этотъ образъ, въ которомъ заразъ мы чувствуемъ сатиру и элегію.
Изъ приведеннаго обрывка мы узнаемъ о томъ, что маленькій ничтожный Акакій Акакіевичъ былъ надленъ такой силой воли, которой, быть можетъ, не сыскать y многихъ людей съ характеромъ. Изъ этого же обрывка мы узнаемъ, что существо человка, даже стоящаго на самой низкой ступени умственнаго развитія, доступно стремленіямъ къ «идеалу». Этимъ идеаломъ въ жнзви Башмачкина была хорошая ватная шинель. Мечта о шинели освтила его жизнь, показала ему цль въ жизни — накопить денегъ для ея покупки. Эта мечта даже облагородила его, поднявъ его въ собственныхъ глазахъ…
Другія дйствующія лица въ повсти.
Кром Башмачкина, Гоголь вывелъ въ этой повсти чиновниковъ, находящихся на различныхъ ступеняхъ чиновничьей іерархіи. Легкомысленные молодые чиновники, между которыми есть и богачи, и знатные — это толпа, въ которой авторъ воплотилъ тотъ эгоизмъ, ту "свирпую грубость", которой, по его словамъ, онъ много видлъ въ самой утонченной, образованной свтскости. Въ "значительномъ лиц" повсти Гоголь вывелъ человка добродушнаго, но тщеславнаго и пустого; генеральскій чинъ ему вскружилъ голову, — къ своимъ подчиненнымъ и вообще людямъ, ниже его стоящимъ по служб, онъ считаетъ необходимымъ отпоситься "строго, распекать ихъ при всякомъ удобномъ и неудобномъ случа". И вотъ, человкъ добрый въ душ, одурманенный тщеславіемъ, онъ совершаетъ поступки, въ которыхъ тоже оказывается много самой "свирпой грубости". "Человческія", гуманныя отношенія къ людямъ вычеркнуты изъ программы его дйствій, — онъ не желаетъ уеижать свое званіе внимательнымъ отношеніемъ къ людямъ, низшимъ по своему положенію!