История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1
Шрифт:
Сила воли Чичикова. Умъ Чичикова.
Онъ отличается необыкновенной силой воли. "Назначеніе ваше — быть великимъ человкомъ", — говоритъ ему Муразовъ, упрекая его за то, что великая сила его души, его энергія, была всегда направлена къ нечистой цли. Объ его энергіи не разъ говоритъ и Гоголь, хотя бы, разсказывая его многотрудную «одиссею», когда сызнова приходилось устраивать свою жизнь. Кром силы воли, Чичиковъ надленъ большимъ умомъ, не только практическимъ, — сметкой, изобртательностью, лукавствомъ и изворотливостью, но и тмъ созерцательнымъ, «философскимъ» умомъ, который ставитъ его выше всхъ другихъ героевъ поэмы. Недаромъ Гоголь въ его голову вкладываетъ глубокія размышленія о судьб русскаго человка (чтеніе списка купленныхъ мужиковъ). Кром того, Чичиковъ здраво разсуждаетъ о пошлости жизни прокурора, о томъ воспитаніи, которое въ Россіи портитъ двушку. Недаромъ онъ понимаетъ
Наклонности Чичикова къ поэзіи.
Въ своемъ практическомъ геро-плут Гоголь отмтилъ еще одну характерную черту — наклонность къ поэзіи, къ мечтательности. Его минутвое увлеченіе барышней, встрченной въ пути, чистое увлеченіе губернаторской дочкой, его настроеніе въ дом Платоновыхъ, наслажденіе вечеромъ въ имніи Птуха, весной — въ деревн Тентетникова, самыя мечты его о тихомъ благообразномъ семейномъ счасть полны дйствительной поэзіи…
Чичиковъ съ людьми.
Образъ Чичикова сразу пошлетъ, когда онъ попадаетъ въ общество пошляковъ. Это происходитъ потому, что онъ всегда подлаживается подъ тхъ людей, съ которыни иметъ дло: онъ даже говорятъ [166] и ведетъ себя иначе въ обществ Манилова, Собакевича и Коробочки. Съ первымъ онъ сентиментальничаетъ, мечтаетъ, втирается въ его чувствительное сердце; со вторымъ онъ дловитъ, и на недовріе хозяина отвчаетъ такимъ же недовріемъ (сцена съ деньгами и распиской); на безобидную глупую Коробочку онъ кричитъ, сулитъ ей «чорта». Когда Чичиковъ оказывается въ "обществ", онъ поддлывается подъ «тонъ» этого общества, усваиваетъ т манеры, которыя здсь считаются «приличными», — и потому для толпы онъ всегда будетъ «приличнымъ», "благонамреннымъ", "пріятнымъ"… Онъ не станетъ, какъ Чацкій, идти противъ цлой Москвы, — политика Молчалина ему удобне и легче.
166
У него и стиль особенный выработанъ для того, чтобы разговаривать съ «толпой». Этотъ стиль отличается кудрявой витіеватостью, заимствованною изъ старыхъ авантюрныхъ романовъ XVIII в.: тамъ, обыкновенно, выводятся добродтельные герои, гонимые судьбой. Когда Чичиковъ сравниваетъ себя съ «ладьей», носимой по волнамъ житейскаго моря, говоритъ о томъ, что онъ "гонимъ за правду", пострадалъ отъ людской злобы, — мы невольно представляемъ себ этихъ романическихъ героевъ, и это впечатлніе, въ глазахъ провинціаловъ, которые еще въ начал вка (дйствіе романа происходитъ въ начал XIX вка, еще при жизни Наполеона I) дочитывали старые романы, — очевидно, очень пріятное. Людей боле образованныхъ, Тентетникова, Платонова, оно только изумило. Впрочемъ, въ разговор съ Мурановымъ Чичиковъ не прибгаетъ къ помощи этого «поэтическаго» стиля, который такъ расположилъ въ егопользу Манилова и губернскихъ дамъ.
Чичиковъ понимаетъ людей и уметъ производить впечатлніе выгодное, — даже умнаго Костанжогло онъ очаровываеть, недоврчиваго брата Платонова располагаетъ въ свою пользу. Кром того онъ остороженъ, — даже въ подвыпитіи онъ уметъ удержать свой языкъ отъ излишней болтливости: осторожности, очевидно, научила его жизнь. Впрочемъ, иногда и онъ ошибается: такъ ошибся онъ въ Ноздрев, ошибся и съ Коробочкой. Но эта ошиабка объясняется тмъ, что и y Ноздрева, и y Kopoбочки такіе своеобразные характеры, которыхъ сразу даже Чичиковъ не постигъ.
Отношеніе Чичикова къ себ самому.
Чичиковъ очень высокаго мнвія о себ: онъ уважаетъ себя за свою энергію, за свой умъ, за свое умніе жить. Онъ любитъ себя за свои "чистыя мечты", которымъ ревностно служитъ; онъ любитъ себя за свое благообразіе, за свой нарядный костюмъ, за свои благородныя манеры, — словомъ, за то, что, выйдя изъ грязной норы, изъ грязнаго общества отца, — онъ сумлъ сдлаться, по его мннію, "порядочнымъ человкомъ".
"Мелочность" Чичикова.
Страсть къ "пріобртенію" наложила на него нкоторую печать «мелочности» — онъ собираетъ въ свою шкатулку даже старыя афиши, — черта, достойная Плюшкина. Устройство его шкатулки, съ ящичками и секретными
"Сострадательность".
Отмчаетъ Гоголь, правда, не безъ ироніи, вскользь, еще одну черту — его «сострадательность», — онъ всегда подавалъ нищимъ гроши. Но сострадательность эта «грошовая», — она далека до способности самопожертвованія, отреченія отъ какихъ-нибудь благъ въ пользу ближняго. У Чичикова вообще нтъ любви къ ближнему. Онъ не возвысился дальше идеаловъ любви семейной, по существу своему, всетаки эгоистическихъ.
Сложность его натуры.
Если Гоголь, дйствительно, хотлъ на Чичиков показать возрожденіе порочнаго человка къ добру, то надо сознаться, выборъ героя сдланъ былъ имъ удачно. Сложная натура Чичикова богата самыми разнообразными качествами. Изумительная энергія его сочеталась съ умомъ, здравымъ смысломъ, лукавствомъ, большою гибкостью и неутомимостью.
Оригинальность ума Чичикова.
Но, кром всего этого, Гоголь отмтиль въ немъ "человка-изобртателя", способнаго выдумать нчто «новое», сказать обществу, погрязшему въ косности, свое новое, хотя и преступное слово. У Чичикова нтъ косности, — его умъ свободенъ и фантазія крылата. Но все это качества, такъ сказать, «нейтральныя», — они могугь быть равно направлены на зло и добро. Но Гоголь отмтилъ въ душ своего героя наличность сознательности, — Чичиковъ знаетъ, что совершаетъ зло, но утшаетъ себя мыслью, что "дланіе зла" въ его жизни — лишь "переходный моментъ". Въ этомъ умніи отличить «добро» и «зло» — кроется источникъ возрожденія Чичикова. Оно тмъ для него легче, что, въ сущности, жизненные идеалы ("чистое семейное счастье") его были если не особенно высоки, то, все же, безупречны. Къ тому же въ душ его есть мягкіе элементы поэзіи и мечтательности. Вроятно, на всхъ этихъ положительныхъ качествахъ Чичикова желалъ Гоголь построить его возрожденіе.
Другія дйствующія лица въ поэм.
Въ первой части своей поэмы Гоголь, кром Чичикова, вывелъ цлый рядъ помщиковъ и чиновниковъ, — между помщиками есть хозяйственные (Собакевичъ, Коробочка) и бездльные, разоряющіе свое хозяйство (Маниловъ, Ноздревъ, Плюшкинъ); между чиновниками есть безобидные (губернаторъ, вышивающій по тюлю, почтмейстеръ, прокуроръ и др.), есть плуты и взяточники различныхъ оттнковъ, добродушные и злостные, — но нтъ "человка" въ томъ высокомъ значеніи этого слова, которое связываетъ Гоголь съ этимъ понятіемъ, когда рисуетъ своихъ уродовъ въ первой части "Мертвыхъ душъ". Критикуя Плюшкина, Гоголь даетъ намъ понять, что съ словомъ "человкъ" онъ соединяетъ существо, полное благородныхъ движеній души, надленное яснымъ сознаніемъ того, что такое жизнь, каковы ея смыслъ и цль (размышленія Чичикова по случаю смерти прокурора), каковы обязанности человка къ семь, обществу, государству. Ни y кого изъ этихъ перечисленныхъ лицъ нтъ сознанія «долга» [167] передъ родиной и людьми, — и, въ этомъ отношеніи, Чичиковъ головой стоитъ выше ихъ всхъ. Вс они ведутъ безсознательную, пошлую жизнь, день за днемъ; духовные интересы ихъ ничтожны. "Темный уголокъ" Руси, изображенный въ "Ревизор", — въ "Мертвыхъ Душахъ" разросся въ обширное "темное царство".
167
Ср. разсужденія Костанжогло о "долг" помщиковъ, рчь генералъ-губернатора о долг чиновниковъ, Муразова — о долг человка.
Собакевичъ.
Въ лиц Собакевича Гоголь вывелъ дворянина-"кулака", захолустнаго медвдя, грубаго, плутоватаго (помстилъ въ списокъ мужиковъ бабу, поддлавъ имя). Духовныхъ интересовъ y него нтъ никакихъ, — его «душа» проситъ только ды, основательной, богатырской… Къ людямъ онъ относится съ недовріемъ (сцена съ расплатой Чичикова и распиской); онъ — большой пессимистъ и ругатель. Къ "просвщенію" онъ относится критически, понимая, впрочемъ, подъ "просвщеніемъ" только модную изысканность блюдъ во вкус французской куіни. Человкъ онъ практическій, хитрый, — сразу понимаетъ, въ чемъ дло; ловко обдлываетъ свои дла. Но хозяинъ онъ хорошій, — и самъ онъ живетъ въ тепл и сытости, и крестьяне y него сыты и здоровы; онъ бережетъ ихъ съ эгоистической точки зрнія, какъ необходимый ему рабочій скотъ.