История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1
Шрифт:
Значеніе первыхъ драматическихъ опытовъ Гоголя.
Вс перечисленные драматическіе опыты настолько серьезны, такъ много объясняютъ въ содержаніи и характерныхъ особенностяхъ «Ревизора», что на нихъ стоило остановиться. Уже въ нихъ вполн опредленно выразилось отношеніе Гоголя къ русской жизни, пониманіе имъ "комедіи" и опредлилось то новое, что вносилъ онъ въ исторію русской драмы. «Ревизоръ» былъ лишь полнымъ и самымъ совершеннымъ выраженіемъ идей и понятій Гоголя.
Общественное значеніе комедіи Гоголя.
"Итакъ, въ своихъ комедіяхъ Гоголь выступилъ съ обличеніемъ русской жизни, — онъ обличалъ даже чиновничество только съ этической точки зрнія, что, прежде всего, должно было быть осуждено съ общественной, гражданской — такой судъ, вмсто автора, на основаніи его комедій, произнесло русское общество надъ жизнью своего времени. Мало того, Гоголь научилъ и другахъ писателей ярко и живо рисовать безотрадныя стороны русской жизни. Вотъ почему, "вопреки самому Гоголю, его придется признать однимъ изъ отцовъ русскаго либерализма, или, врне, русской прогрессивной общественной мысли, которая, покинувъ общенравственныя точки зрнія, переходила къ критик существующаго общественнаго и государственнаго
Гоголь о русской народной комедіи. Гоголь о смх.
О "комедіи" и вообще о сущности и значеніи "смха" Гоголь думалъ много и серьезно. Наканун перваго представленія «Ревизора» въ 1836 году онъ напечаталъ замчательную статью, въ которой выяснилъ свои взгляды на "смшное". Онъ жаловался, что балетъ и опера завладли русской сценой, что отсутствуетъ на русской сцен "высокая комедія" — "врный сколокъ съ общества, — комедія, производящая смхъ глубокостью своей ироніи, — не тотъ смхъ, который производитъ на насъ легкія впечатлнія, который рождается бглой остротой, мгновеннымъ каламбуромъ, не тотъ пошлый смхъ, который движетъ грубою толпою общества, для произведенія котораго нужны конвульсіи, гримасы природы, но тотъ электрическій, живительный смхъ, который исторгается невольно и свободно, который разноситъ по всмъ нервамъ освжающее наслажденіе, рождается изъ высокаго наслажденія души и производится высокимъ и тонкимъ умомъ". Онъ указывалъ на то, чго русскіе писатели гоняются только за интересной искусственной фабулой, не замчая того, что въ самой жизни много интереснаго, достойнаго комедіи. Онъ нападалъ на отсутствіе національнаго элемента на нашей сцен: это происходило потому, что большинство пьесъ были переводными, или передланными съ иностраннаго. "Кого играютъ наши актеры?" — спрашиваетъ онъ. "Какихъ-то нехристей, людей — не французовъ и не нмцевъ, но Богъ знаетъ кого, какихъ-то взбалмошныхъ людей — иначе трудно назвать героевъ мелодрамы, не имющихъ ршительно никакой страсти, а, тмъ боле, видной физіономіи! Не странно-ли? Тогда какъ мы больше всего говоримъ теперь объ естественности, намъ, какъ нарочно, подносятъ подъ носъ верхъ уродливости! Русскаго мы просимъ! Своего давайте намъ! Что намъ французы и весь заморскій людъ? Разв мало y васъ своего народа? русскихъ характеровъ! своихъ характеровъ! Давайте насъ самихъ! [151] Давайте намъ нашихъ плутовъ, которые тихомолкомъ употребляютъ во зло благо, изливаемое на насъ правительствомъ нашимъ, которые превратно толкуютъ наши законы". Въ этой же стать говоритъ Гоголь и о великой нравственной сил "смха" "О, смхъ — великое дло! Ничего боле не боится человкъ такъ, какъ смха. Онъ не отнимаетъ ни жизни, ни имнія y виновнаго, но онъ ему силы связываетъ, и, боясь смха, человкъ удержится отъ того, отъ чего бы не удержала его никакая сила. Благосклонно склонится око монарха къ тому писателю, который, движимый чистымъ желаніемъ добра, предприметъ уличить низкій порокъ, недостойныя слабости и привычки въ слояхъ нашего общества и этимъ подастъ отъ себя помощь и крылья его правдивому закону. Театръ — великая школа, — глубоко его назначеніе: онъ цлой толп, цлой тысяч народа, за однимъ разомъ читаетъ живой, полезный урокъ и, при блеск торжественнаго освщенія, при гром музыки, показываетъ смшное привычекъ и пороковъ, или высокотрогательное достоинство "возвышенныхъ чувствъ человка". Съ такимъ высокимъ пониманіемъ того значенія, которое должна имть его комедія для современниковъ и для исторіи русскаго театра, выступилъ Гоголь передъ русской публикой съ "Ревизоромъ".
151
Что такія слова — не пустыя "общія мста", видно, хотя бы, изъ того, что С. Т. Аксаковъ, до появленія въ свтъ комедіи Гоголя какъ-то сказалъ ему, что въ русской жизни нтъ ничего интереснаго для комедіи, — все такъ однообразно, гладко, прилично и пусто, "даже глупости смшной не встртишь, — свтъ пустой". Если такъ смотрли на русскую жизнь многіе даже интеллигентные люди, — тмъ громадне заслуга Гоголя, открывшаго "смшное въ русской жизни". Понятно почему Гоголь страстно сталъ оспаривать С. Т. Аксакова. Онъ сказалъ, что "комизмъ кроется везд, что, живя посреди него, мы его не видимъ; но что, если художникъ перенесетъ его въ искусство на сцену, то мы уже сами надъ собой будемъ валяться со смху и будемъ дивиться, что прежде не замчали его".
Основная идея комедіи «Ревизоръ», какъ ее понималъ Гоголь.
Основная идея комедіи «Ревизоръ» — чисто этическая: авторъ хотлъ показать зрителямъ своей пьесы и ея читателямъ всю низость порочнаго человка, не исполняющаго того дла, къ которому онъ призванъ своимъ офиціальнымъ положеніемъ. Говоря языкомъ Гегеля, нашъ писатель доказывалъ, что "недйствительное (т. е. отклоненіе отъ правильнаго исполненія своей жизненной задачи, въ данномъ случа — службы) — неразумно. [152] Своихъ героевъ Гоголь судилъ съ точки зрнія своего высокаго пониманія значенія государственной службы, и судъ оказался строгимъ. Но было уже указано, что онъ интересовался только человкомъ, сословіемъ, группой людей и никогда не становился на общественную точку зрнія, которая подсказала бы ему боле широкое и глубокое пониманіе причинъ и слдствіе того зла, которое внесли въ жизнь его герои. Онъ не судилъ въ нихъ гражданъ, т. е. людей, связанныхъ извстными отношеніями съ другими людьми того же государства, — онъ оторвалъ своихъ героевъ отъ общества людей и судилъ ихъ только за то, что они угасили въ своей душ "искру божію" — утратили сознаніе своего достоинства, пониманіе смысла и цли жизни. Общественная точка зрнія объяснила бы ему, что въ тогдашней сред русскаго захолустья неоткуда было ему и взять этого свта.
152
См. выше, главу о философіи Гегеля.
Аллегорическое значеніе комедіи. Затруднительное положеніе критики при опредленіи идеи комедіи.
Въ "Развязк Ревизора" Гоголь придалъ своей комедіи еще аллегорическій смыслъ. Городъ, въ который ждутъ ревизора — это наша гршная душа, которая боится голоса совсти. Ревизоръ — это сама совсть, "которая заставитъ насъ вдругь и разомъ взглянуть во вс глаза на самихъ себя. Передъ этимъ ревизоромъ ничто не укроется, потому что по Именному Высшему Повелнію онъ посланъ", — говоритъ Гоголь. "Въ нашемъ душевномъ город, продолжаетъ Гоголь, безчинствуютъ страсти, какъ безобразные чиновники, воруя казну собственной души нашей". Хлестаковъ — это не настоящій ревизоръ, — это продажная "свтская совсть, которую легко подкупаютъ наши же страсти". Такъ искусственно-тонко толковалъ свое произведеніе
"Темное царство" въ комедіи. Герои комедіи.
Захолустный городокъ, въ которомъ развертывается дйствіе комедіи, представляетъ собой, въ полномъ смысл слова, "темное царство". Только "смхъ" Гоголя яркимъ лучомъ прорзаетъ тотъ мракъ, въ которомъ пресмыкаются герои комедіи. Все это люди мелкіе, пошлые, ничтожные; ни y одного даже не теплится въ душ "искра божія", — вс они живутъ безсознательной, животною жизнью. Гоголь обрисовалъ ихъ и какъ государственныхъ дятелей, и какъ людей частныхъ, — въ ихъ семейномъ быту, въ кругу друзей и знакомыхъ. Это не крупные преступники, не злоди, a мелкіе плуты, трусливые хищники, которые живутъ вчной тревогой, что придетъ день расплаты…
Городничій. Чиновникъ-хищникъ.
Въ лиц городничаго Гоголь вывелъ чиновника, живущаго лихоимствомъ и казнокрадствемъ. Изъ всхъ своихъ товарвщей-чиновниковъ, тоже живущихъ взятками и вымогательствомъ, онъ — хищникъ самый безпощадный. "Такого городничаго, жалуются купцы Хлестакову, никогда еще, государь, не было". Требуя подарковъ для себя и семьи, онъ даже именины свои справляетъ въ годъ дважды. Но онъ не только пользуется обывателями, злоупотребляя традиціонными «порядками» жизни, [153] — онъ обираетъ и казну, входя въ мошенническія сдлки съ подрядчикаии, присваивая себ деньги, ассигнованныя на постройку церкви. Смягчающимъ его вину обстоятельствомъ является то, что онъ очень смутно понимаетъ безобразіе своего лихоимства и казнокрадства: онъ оправдываетъ себя 1) наивнымъ восклицаніемъ: "если что я и взялъ, то уже безъ всякой злобы, 2) очень употребительнымъ аргументомъ: "вс такъ длаютъ". "Нтъ человка, говоритъ онъ, который бы за собой не имлъ грховъ. Это ужъ такъ самимъ Богомъ устроено, — и волтерьянцы напрасно противъ этого говоратъ!"
153
Купцы, жалуясь Хлестакову, говорятъ, что не прочь длать подношенія городничему: "мы ужъ всегда порядокъ исполняемъ", говорятъ они.
Его самовластіе.
По отношенію къ обывателямъ онъ проявляетъ безпредльное самовластіе и произволъ: отдаетъ въ солдаты не того, кого слдуетъ, подвергаетъ сченію невинныхъ людей.
Его практическая сметка.
Необразованный и грубый въ обращеніи (разговоръ съ купцами), онъ въ то же время отличается большой практической сметкой — и это его гордость. Онъ самъ говоритъ, что ни одинъ мошевникъ его провести не могъ, что онъ самъ ихъ "поддвалъ на уду". Онъ ясне всхъ другихъ чиновниковъ понимаетъ положеніе вещей, и когда т, объясняя причины присылки къ нимъ ревизора, заносятся, Богъ знаетъ куда, онъ, какъ человкъ практическій, говоритъ не о причинахъ, a o грядущихъ послдствіяхъ. Онъ лучше всхъ другихъ чиновниковъ города уметъ обдлывать свои длишки, потому что прекрасно понимаетъ душу человческую, потому что находчивъ, уметъ играть на человческихъ слабостяхъ, — вотъ почему онъ долго и безнаказанно лавируетъ среди различныхъ добродтельныхъ губернаторовъ и ревизоровъ.
Его двоевріе.
Его необразованность сказывается не только въ отсутствіи лоска въ манерахъ, но выражается еще очевидне въ его суевріи, — онъ очень наивно, по-язычески, понимаетъ свои отношенія къ Богу, считая себя настоящимъ христіаниномъ и человкомъ образцовой набожности ("я въ вр твердъ" — говоритъ онъ), подъ религіей понимая только обрядность, выражающуюся въ посщеніи церкви по праздникамъ, въ соблюденіи постовъ. Онъ стоитъ еще на той "двоеврной" точк зрнія, которая допускаетъ возможность «подкупать» своего Бога жертвоприношеніями въ род пудовой свчи. [154]
154
"Поставлю такую свчу, какой еще никто не ставилъ: на каждаго бестію-купца наложу доставить по три пуда воску", — говорить онъ.
Добродушіе.
Свтлой чертой городничаго надо признать его добродушіе. Считая себя, благодаря сватовству Хлестакова, безконечно выше всхъ въ город, онъ не заносится такъ, какъ его пустая супруга, — остается тмъ же простымъ человкомъ, — грубовато-радушнымъ и просто-гостепріимнымъ.
Жена городничаго.
Жена его, глупая и ничтожная женщина, до старости сохранившая манеры молодой кокетки-щеголихи, поражаетъ безконечной пустотой своей души. Она помшана на "свтской жизни", на нарядахъ, — она воображаетъ себ, что еще можетъ нравиться мужчинамъ, и соперничаетъ со своей дочерью въ дл пріобртенія поклонниковъ и ухаживателей. Живетъ она сплетнями и интригами узднаго города. Жевщина легкомысленная, она легко всему вритъ. Когда она ршила, что передетъ въ Петербургъ и будетъ тамъ играть роль свтской львицы, она не скрываетъ своего презрнія ко всмъ своимъ недавнимъ друзьямъ и знакомымъ. Эта черта, свидтельствующая объ ея душевной низости, ставитъ ее еще ниже ея супруга.