Книга снов
Шрифт:
Чуть позже Мэдди провозят мимо меня на каталке, Дмитрий и Бенедикта бегом спешат к лифту, и я вижу, как открываются двери, поглощают Мэдди, и спустя несколько мгновений на табло загорается номер второго этажа.
Отделение интенсивной терапии.
Ко мне подходит сестра Марион.
– Иди домой, Сэмюэль, – говорит она ласково. – Они позаботятся о твоей девушке.
О моей девушке.
Да, Мэдди – моя девушка.
– Что происходит? – спрашиваю я шепотом.
– Они попытаются выяснить, что вызвало заражение
Она с тревогой смотрит на большие часы в коридоре.
С очень большой тревогой.
– Но почему? Почему нужно так спешить? – спрашиваю я, охваченный звонко-алой паникой.
Сестра Марион сжимает губы.
– Хуже всего получить сепсис в больнице, Сэм. Тут слишком много микробов, слишком много устойчивых к лекарствам грибков и бактерий. Доктор Сол должен за полчаса решить, какую терапию следует выбрать. Какие нужно прописать антибиотики, чтобы побороть возбудителей болезни, но при этом не парализовать полностью иммунную систему Мэдди, понимаешь?
Полчаса? А если решение окажется неверным? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только не это!
Антибиотики каждый раз убивают целый ряд здоровых клеток, так нас учили на биологии.
– Но он хороший врач, Сэм. Очень хороший.
– Она… умрет?
– Это решат следующие шесть часов. И ночь.
Всего лишь шесть часов и ночь.
Через шесть часов мне нужно быть дома.
Через шесть часов моя мама уже примет душ и будет пить свой бокал кремана.
Я не могу сейчас уйти!
Сестра Марион говорит скорее себе, чем мне:
– Я всегда боялась, что этот день настанет. Что Мэдди примет окончательное решение.
– Какое решение? – спрашиваю я.
– Какой путь выбрать, Сэм. Уйти или вернуться.
«Нет, это не так!» – хочу я сказать. Она сбежала, она покинула то место, где находилась все это время. Находилась одна, окутанная пеленой, за которую ничто не проникало. Сейчас она на пути к своему «я», но не просто идет напрямую, а что-то ищет.
Но возможно, я тоже не прав.
Возможно, мне просто хочется верить, что исчезновение Мэдди – это начало пути, который приведет ее ко мне. Потому что я хочу знать, как изменится ее взгляд, когда она впервые увидит меня, увидит по-настоящему.
Мне страшно, что я не понравлюсь ей так, как она нравится мне. Но еще больше я боюсь, что она уже никогда не откроет глаза. Я не могу сейчас уйти домой.
День клонится к вечеру.
Мой телефон звонит, я не беру трубку.
Скотт отправляет мне сообщения в мессенджере. Я отвечаю ему, прошу соврать, сказать, что я с ним.
Мой телефон звонит, я не беру трубку. Мама оставляет мне сообщение на автоответчик, она желает мне и Скотту хорошо сходить в кино.
Если Мэдди уйдет, я уйду вместе с ней.
Никто не знает,
Никто не знает, где Мэдди.
Кажется, она готовится к окончательному переходу.
ГЕНРИ
…погружение прекратилось. Точно прекратилось?
Течение. Рев. Голоса. Цвета.
Никогда не поворачивайся к морю спиной. Первое и самое важное правило.
Я сажусь, надо мной купол неба, оно стало черным, окружило меня целиком.
В груди болит, что-то давит изнутри на мои ребра, на кожу, на ключицы. Больно дышать.
У меня такое чувство, будто я пронесся по бесконечной трубе с тысячей острых выступов.
Горизонта нет. Небо, море – все едино. В черной выси – неподвижные звезды, в черной глубине – звезды; во влажной, густой темноте они, словно сердца, пульсируют на тонкой ряби волн, и кажется, будто, мерцая, плывут на воде. Я слышу быстрое приближение потока, чувствую его по тому, как в темноте он шумит вокруг меня и раскачивается.
И вдруг я понимаю.
Понимаю все.
Горячее и жгучее, словно кислота, в меня проникает осознание того, что я в Море умирающих.
Опять.
Опять это море, эта лодка, эта бесконечность! Я уже был здесь! Однажды я уже лупил изо всех сил веслами по воде. Леденящее чувство закрадывается в мою больную, черную от синяков грудь и сжимает сердце.
Может, меня уже хоронят, не заметив, что я еще не совсем умер?
Меня накрывают противоречивые мысли, я пытаюсь вспомнить, что было мгновение назад.
До того как я очутился здесь, где я был? Где был? Где?
Или скорее… кем я был?
И тут я осознаю.
Осознаю все.
У меня было так много жизней, бесконечно много. Я попал в петлю повторений где-то «между». Отец был прав с самого начала, только я не хотел этого знать, не хотел понимать: опасно блуждать между, на границе жизни и смерти.
Как человек, дух, демон. Как никто.
Надо было сразу войти в ту дверь.
Может быть, это и есть ад. Да, должно быть, это ад, снова и снова проживать свою жизнь в десятках вариантов, снова и снова начинать все заново, снова и снова совершать одни и те же ошибки, снова и снова допускать новые, и опять все сначала. И каждый раз не знать, какой из вариантов настоящий.
Какая у меня в действительности была жизнь? Какой, черт побери, мир был правдой?
Мир, в котором не было Сэма, в котором его не было?
Мир, в котором Эдди умирает, Эдди, моя жена, умирает в свой сорок четвертый день рождения? Потому что мы поругались и она, выпив, села за руль и поехала по набережной? Она часто пила, потому что была со мной несчастлива, пила виски «Талискер». Она сидела в машине, которая с утеса промчалась прямо в небо, а потом стала падать, все ниже и ниже, и разбилась о скалы.