Когда погаснут все огни

Вайсбах Анастасия

Линь Яолян поклонился в знак благодарности.

– Выражаю безграничную признательность Вашему высочеству и с благодарностью принимаю дар и пожелания! – за что он был подлинно признателен, так это даже не за полезный дар, а за отсутствие многословных речей, - ответным даром почтительно прошу принять меч работы мастеров из Шачэ. Пусть это станет залогом добрососедства Данцзе и Цзиньяня.

Нин Инъюй, узнав от служителей церемониала о том, что генералу будет преподнесен некий подарок, долго ломал голову, решая, что станет достаточно приличным и символичным для ответного дара. После долгих обсуждений они сошлись на мече – прекрасном мече работу кузнецов из Шачэ.

Еще

утром это казалось хорошей идеей. Но сейчас клинок из Шачэ, который один из офицеров свиты с поклоном преподносил принцу на парчовой подушке, выглядел, по мнению Линя Яоляна, совершенно неуместным и неподходящим даром для изящного юного дворцового щеголя. Древний свиток с картиной известного мастера, искусно написанный трактат, изящная древняя вещица – вот что подошло бы больше! Но возможности что-то изменить уже не было.

Впрочем, если принц Шэнли и счел подарок генерала неуместным, то ничем этого не выдал. Неизвестно, сколько подлинной искренности было в том, как он держался, но владел собой сын цзиньяньского правителя превосходно.

– Для меня честь принять такой дар от доблестного генерала Линя. Пусть он станет подлинным залогом примирения держав Цзиньяня и Данцзе – и да станет свидетельницей наших добрых помыслов Ее Небесное высочество, на чьей священной земле мы произносим этим слова.

Все склонились в поклоне, обратившись к храму. Выпрямляясь, Линь Яолян ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Настолько пристальный, что он казался осторожным прикосновением руки.

Смотрел кто-то из свиты принца.

***

Сон был тяжелым. Душащим, как чрезмерно теплое одеяло в жаркую летнюю ночь. Хао Вэньянь знал, что спит, но не мог проснуться, как бы этого ни желал.

Во мраке сверкали клинки. Метались огни – живые огни факелов и иные, призрачно-бледные, от которых тянуло мертвенностью, как от светящихся в темноте гнилушек. Мертвые огни взвились, кривясь, сливаясь, переплетаясь между собой, и из них соткалась шкатулка. Простая шкатулка из резной кости, размером не более половины ладони. Незамысловатая резьба, грубая работа. Такую можно купить в небогатой деревенской лавке, торгующей мелочами для непритязательных крестьян. Но в обыкновенности шкатулки крылась приковывающая взгляд необыкновенность. Кость поблескивала в свете факелов, и от нее тянуло чем-то чуждым. Вызывающим содрогание при одной мысли о том, что к ней можно прикоснуться.

Крышка шкатулки поднялась, словно подброшенная изнутри, внезапно и пугающе сделав безделицу похожей на голодный распахнутый рот. Наружу хлынул поток крови, заливая все вокруг.

Кровь, темно-алая, густая, заполняющая воздух медным горячим запахом, была повсюду. Текла по стенам, подбиралась к ногам. Хао Вэньянь со страхом понял, что находится в тронном зале дворца Небесной Яшмы. Главного дворца Цзиньяня. Метавшиеся между колонн огни начали гаснуть один за другим, погружая зал в небывалую на памяти Хао Вэньяня темноту. Однако Яшмовый трон в сгущающемся мраке оставался виден так же ясно, как если бы его озарял солнечный свет.

Пустота и тьма окружали Хао Вэньяня, который шел через зал к подножию трона. Никогда, никогда этот зал не был так пуст и так темен. Никогда в нем не проливалось ни капли крови – а сейчас стены были сплошь забрызганы ею, и царственный багрянец, в который были окрашены парадные покои, почти совершенно исчез под буреющими кровавыми потеками. Хао Вэньянь ощущал все возрастающий ужас от того, что священный центр империи Цзиньяня подвергся такому осквернению и опустошению. Сон, это был сон и не могло быть ни чем иным, потому что это

было слишком жутко, чтобы случиться наяву.

И будто в ответ на отчаянные мольбы над пустым, забрызганным кровью троном с гневным криком распахнул крылья золотой сокол, словно слетевший со знамени Цзиньяня.

Хао Вэньянь открыл глаза, вглядываясь в темноту спальни. Он ощущал себя полностью разбитым. Сны он видел и ранее, но никогда еще видения не имели такой зловещей отчетливости. То, что сейчас он со слов Чжу Юйсана знал о своем даре, не делало увиденное менее пугающим. Скорее наоборот. Хао Вэньяню до боли в сердце не хотелось, чтобы его сновидения оказались пророческими. Слишком страшно и мучительно было видеть сердце дворца Цзиньяня таким пустым. Тонущим в холодной темноте и залитым кровью.

В опочивальне было спокойно. За стенами шумел долгожданный дождь, принесший надежду на то, что засухи и гибели урожая все же удастся избежать. На высоком ложе, под пологом, мирно и безмятежно спал принц. За день он утомился от произнесения пышных речей и выслушивания столь же велеречивых ответов. Хао Вэньянь знал, что Шэнли не любит сложные церемонии. Просто терпит, как неизбежное зло и ношу человека, столь высоко вознесенного над простыми смертными.

После завершения всех церемоний Шэнли решил посетить последних из вернувшихся из плена воинов, стоявших лагерем близ Яньци. Это вызвало горячее одобрение у наставника Ли. А у вчерашних пленников визит принца вызвал небывалый восторг и воодушевление. Шэнли умел располагать к себе людей. Хао Вэньянь улыбнулся, вспоминая, как молочный брат приветливо улыбался солдатам, как приветствовал их и желал доброго возвращения к своим очагам. Доброжелательно разговаривал с ними, позволяя прикоснуться к краям своих одежд, выслушивал рассказы о их нуждах. И пригубил в их честь чашу вина, которую ему поднесли с таким почтением, словно он был сошедшим на землю божеством. Сердца этих воинов отныне принадлежали Шэнли. И это будет неоценимо уже в скором времени, когда принцу придется столкнуться со своим братом и его сторонниками.

Хао Вэньянь поднялся со своего ложа и подошел к окну. За годы, проведенные на службе принцу, он научился двигаться совершенно бесшумно, не тревожа сон своего молочного брата.

Идет ли сейчас дождь в Гуанлине, где ждет его Хэ Минь? Спит ли она сейчас? Или стоит у окна, глядя на сад, окружающий ее домик? Хао Вэньянь улыбнулся, вспомнив о чудном голосе, о прекрасных глазах, о руках, которые лягут на его плечи после возвращения из Цзянли. Как жаль, что он никогда не сможет назвать ее женой. Но и отослать Хэ Минь он никогда не найдет сил. С ней было спокойно. С ней можно было говорить о тысячах вещей, как важных, так и мелких, кроме дел дворца, о которых Хао Вэньянь никогда не упоминал, а Хэ Минь никогда не спрашивала. С ней можно было просто молчать – обо всем сразу и ни о чем конкретно…

Багряная звезда, видимая лишь обладающим даром, была заметна и сейчас. Недоброе кровавое пятно, проглядывающее сквозь тучи. Как кровь, просачивающаяся сквозь повязку. Хао Вэньянь зябко повел плечами, вспоминая страх, который испытал, увидев ее впервые. И недоброе пророчество, о котором рассказал Чжу Юйсан.

Обретенное знание о собственном даре не радовало Хао Вэньяня. Скорее угнетало. Что проку видеть сны и предчувствовать недоброе, если не можешь ничего по-настоящему предпринять, чтобы это изменить? Идти в ученики заклинающему, оставив Шэнли? Немыслимо. А Чжу Юйсан, не скрывая сожаления, признался, что не сможет стать наставником, поскольку врожденный темный баланс силы делает его плохим наставником.