Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Нет такого языка, урод, — Лешка, опираясь жопой на балконные перила, насупив брови, негромко произносит. — Заканчивай ерничать, Серега. Она не очень выглядит. Ты ее своей внимательностью, видимо, допек?
Вероятно! Хоть ничего противоестественного не делал. Возможно, именно от моего бездействия Женя регрессирует и стремительно откатывается назад.
— Я хочу ей помочь, но не знаю как! Или что я должен, а чего следует избегать, или что я могу, или что еще в моих силах я способен сделать?
— Па? — брат смотрит на отца.
Тот
— Должно пройти время, парни. Это как-то чересчур внезапно вышло. Действительно, ЧС. Бабушка болела, Серж? — затягивается сигаретой.
— Да. Хронические физические недостатки плюс преклонный возраст. Восемьдесят с небольшим гаком лет.
— Все по регламенту, пацаны. Тут все по божественному плану!
Сухой и весьма достойный ответ прожженного до косточек служивого полкана!
— Я хочу поехать с ней на Кубу, — с не пойми каких херов выпаливаю. — Это можно организовать быстро и без лишних вопросов-разговоров? — и тут же заискивающим взглядом посматриваю в батины с хитрецой глаза.
— Зачем? — уточняет.
— Урна с прахом должна быть опустошена над Атлантическим океаном. Тамара этого хотела. Такое завещание…
— Чего-чего? — Смирняга, похоже, злится и сжимает яростно деревянные перила. — А на МКС не желаете со своей Женечкой слетать? У Смирновых связей ох как много! Отец? Давай-ка быстро всех переберем. Ну, кто? Шевцов? Нет! Юрке, к сожалению, сейчас не до того, хотя «дружок» в седло с тобой бы прыгнул! Прохоров? Разве что в Антарктиду на атомном ледоколе по долгу службы его служивые ребята подвезут или на ездовых собаках прочешите какой-нибудь ледник. Андрей болеет, а да космоса даже ему не подать рукой. Что за х. ета? А? Поедете и там останетесь? Знаем! Было уже такое! Я, бл, против! Нет! Пусть валит сама, а тебе здесь сидеть и спокойно ждать. У тебя есть дела, обязанности, Серый! Не забывай!
— Алексей! — отче угрожающе рычит на брата. — Сережа, я думаю, что…
— Не хочу отпускать ее, пап. Дурное стойкое предчувствие. Беда придет, откуда и не ждали, — спокойно объясняю своему отцу.
— С ней беда? Ты за нее волнуешься? — с придыханием и улыбкой шепчет. — Так дорога?
Нет и да! Переживаю за себя! Я безответственный, нестабильный, ненадежный. Я шальной! Со мной! Со мной беда произойдет! Я без своей Женьки что-то нехорошее натворю.
Как резко, быстро, шустро мы заткнулись — размеренно дышим и молчим, и только поочередно переводим стрелки друг на друга.
— Есть еще одна очень нехорошая проблема, отец, — Леха шепчет и задирает нос. — Сам скажешь или трусишь, чудо-юдо?
Тварь ты, брат! Убью! Заткнись, скот!
— То есть жить спокойно, черти, не даете? Сдохни, сука, «Макс»! — батя ухмыляется. — Сказал «А», вякай «Б», Алешка!
— Возможно, у меня есть сын, — опережаю старшего.
Расправляюсь, выпячиваю грудь вперед и гордо вздергиваю подбородок:
«Съел, старшой удод?».
— Проходили! Это не смешно, Сергей! — похоже, мне
— Я и не смеюсь. Ему девять лет, его мать Екатерина Фильченко…
Отец бледнеет и одной рукой хватается за перила:
— Чего?
— Она утверждает, что…
— Вы, блядь, лучше времени, по-видимому, не нашли? — отец рычит на Леху и полосует старшенького взглядом. — Это задроченный тяжелый рок? Сергей! — теперь схватывает пальцы рук в два огромных кулака и, как боксер, слегка приподнимает. — Это…
— Он не мой! Уверен! Но…
— Я сдохну, сука, раньше срока. С тобой! С тобой! С тобой!
— Смирный, не кричи, — мама крадется к нам из зала. — Женя только прилегла… Чего вы тут глотки дерете? Сегодня, в поминальный день, вообще нельзя кричать! Чего вам всем неймётся?
Прилегла? Мы что, с ней на ночь тут останемся? Так точно не пойдет.
— Нам пора! — протискиваюсь, бережно обходя маму. — Поедем, ма, оставаться не намерены. Нельзя, нельзя. Ей нужно отдохнуть в тишине и мире, но не в этом балагане!
— Сереженька, побудьте с нами, она только успокоилась и перестала плакать. Мы очень хорошо с ней поговорили. Оля тоже помогла, — мама поднимает руки и пытается меня обнять. — Комнат много. Устроитесь с девочкой в какой захотите — сам выберешь! Максим?
Отец молчит и просто смотрит на меня.
— У нас есть дом! — бурчу под нос, надеюсь, что им все слышно. — Дом! Мой дом!
Тот дом, в котором я буду очень счастлив! Так же, кажется, батя говорил?
— На ночь глядя? — мать всплескивает руками и открывает в изумлении рот. — Максим, отомри, пожалуйста. Скажи хоть что-нибудь!
— Если выедем сейчас, через полчаса спокойно доберемся. А если… — методично настаиваю на своем.
— Пусть едут! — отец прижимает к себе мать. — Кроха, не мешай им.
— Я…
Вздергивает ее, как тряпичную куклу:
— Тшш, кому сказал. Сережа, — одной рукой придерживает колобок за плечи, а вторую для рукопожатия протягивает мне, — нет такой проблемы, которую нельзя решить… Ты помнишь, сын?
— Проблемы? — мать задирает голову и заглядывает в батины глаза. — Есть проблемы? Что произошло?
— Чему суждено быть, то обязательно сбудется! Ты меня понял, Серж?
Еще бы, товарищ полковник!
— Так точно, — и по старой памяти отдаю своему начальнику офицерскую честь.
Лешка дергается и ухмыляется:
— К пустой башке руку не пристраивают, Серый!
— Смирняга, заткнись, пожалуйста, — отец хватает старшенького за шевелюру. — Заткнись и успокойся. Серега, — обращается теперь ко мне, — все будет хорошо. В том доме, — склоняется над мамой, — и стены лечат, там что-то волшебное во всем строении есть. Ты…
— Где она, мам? — бесцеремонно затыкаю батю.
Не хочу ее будить, но моя Женя очень беспокойно спит — вздрагивает телом и что-то нечленораздельное, словно заклинание на латыни, шепчет. Суфлирует себе указательным пальчиком и ресницами отстукивает свой собственный ритм.