Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Женя, как она ушла? Она мучилась? Кричала? Звала кого-нибудь?
Мать совесть донимает? Родительница замаливает свои дочерние грехи? Она ведь уже спрашивала обо всем еще тогда, зачем опять задает одни и те же неприятные вопросы.
— Нет, мамулечка. Нет-нет. Тома поужинала, посмотрела вечернее ток-шоу и уснула. Бабулечка тихо отключилась. Она действительно ушла, стремительно покинув бренную землю, — рассказываю ей уже не помню в который раз, низко свесив голову. — Я обнаружила ее…
— Женя? — мать шипит в динамик. — Евгения,
— Добрый вечер, меня зовут Сергей! — тихий мужской голос представляется моей родительнице.
Я вздрагиваю и замечаю стоящего рядом со мной перед экраном полностью одетого Смирнова.
— Женя! — у собеседницы безобразно открыт рот — я вижу дергающийся венчик на воспаленном материнском горле. — Вы кто?
— Добрый вечер, — Сережа подсаживается ко мне и осторожно прикасается плечом. — Я вынужден признать, что не знаю Ваше отчество, Мария…
— Кто Вы такой? Детка?
— Женя, — он смотрит на меня и ждет, что я отвечу, — встречается со мной. Мы с ней вместе. Сейчас она находится в моем доме. Это, — Смирнов обводит взглядом современную кухонную обстановку, — кухня, а сзади холл и выход в зал. Дом находится в лесу… Это…
— Сколько Вам лет?
Весьма своевременная и пестрая анкета! Что за конченый вопрос, мамуля? И потом, какая разница?
— Тридцать один, Мария, — Сергей поворачивается к молчащей мне и взглядом просит о поддержке, — как мне следует к Вам обращаться? По имени, наверное, неправильно и неудобно?
— Так, как уже обращаетесь, Сергей. Все просто.
Не поднимая глаз в экран, я знатно запиваю свою боль солеными слезами. Как он посмел? Зачем? За что?
— А как давно Вы с Женей? — мать спокойно спрашивает.
— Пять месяцев, — скупо отвечает на поставленные родительницей вопросы. — Недолго, как мне кажется. Может быть, я не прав?
— Вероятно. Смирнов, Смирнов, Смирнов?
Украдкой замечаю, как мать подкатывает свои заплаканные глаза, возносит к небу пытливый материнский взгляд, словно что-то важное припоминает и с божественной канцелярии драгоценную информацию в свою пользу отчуждает.
— Это младший сын моего научного руководителя, мама, не утруждайся так, — опережаю ее следующий вопрос. — Антонина Николаевна Смирнова, мать моего Сережи, — и тут же осекаюсь.
— «Моего Сережи»? — мать улыбается и ставит руки на журнальный столик. Она подпирает ладонями свой опускающийся от горя острый подбородок. — Ты ничего о нем не говорила… Ой, извините, пожалуйста, Сергей. Вероятно, я позволила себе что-то лишнее.
Он улыбается ей в экран, а внизу к моим коленям через жесткое сцепление протягивает свою руку. Захватывает дрожащую кисть и очень крепко зажимает.
— Это целиком и полностью моя вина. Все время был слишком занят. Отсутствовал на сеансах, но был очень хорошо знаком с Вашей матерью, с Тамарой. Она просила называть ее по имени. Мария, — Сергей опускает взгляд и выразительно сглатывает, — я хотел бы выразить Вам свои соболезнования. С большим опозданием,
— Спасибо, Сережа, — обрывает резко и украдкой кружевным платком смахивает слезы.
И снова жуткое безмолвие, гнетущая гробовая тишина и потрескивание чересчур разреженного воздуха. Один внезапный неосторожный или все-таки намеренный электрический разряд и тут реально из жалкой искры разгорится неконтролируемое пламя.
— Чем Вы по жизни занимаетесь? Работаете или живете на увесистые проценты? — мать старается поддерживать вежливость и сохранять достоинство. — Если не секрет, конечно. Вопрос корректно задан? Я не позволила себе ничего лишнего?
— Я музыкант.
Кратко и по делу! Не соврал, а вот она натянуто улыбается и елейно дальше спрашивает:
— А на каком инструменте, и в каком оркестре, Сергей?
— Гитара, электро-, акустическая, классическая, немного фортепиано, барабанная установка, но последнее исключительно под соответствующее настроение. Ведущий гитарист в местной рок-группе, — на полном серьезе ей выдает. — Это юношеское хобби, странным образом переросшее в основной род занятий. Вообще говоря, по основной специальности я инженер по пожарной безопасности, лейтенант службы гражданской защиты, служил недолго. Всего лишь три года, но…
— У Вас очень странная биография, — мама хмыкает и странно улыбается.
По-моему, ее не радует то, чем мой Сережа занимается? Надеюсь, что я предвзята к своей родительнице и не права в этом скоропалительном выводе.
— Эухения!
Прикрываю глаза и добротно, основательно, краснею. Отворачиваюсь в сторону и пытаюсь встать, но Смирнов слишком крепко мою руку зажимает. Кривлюсь от боли, шиплю и закусываю губы, а краем уха улавливаю издевательский шепот слева:
«Что за черт? Э-У-Х-Е-Н-И-Я? Какое имя! Охренеть! Чика, да ты ацтекская царица!».
Пожалуй, я убью Смирнова после этой смехотворной, превращенной в дебильный фарс, видеоконференции!
— Замолчи, замолчи, замолчи, да закрой же ты свой рот, дурной отец! — выкрикиваю в камеру навороченного компьютера.
— Доча, сошныко, прифед, — с нежным выдохом отче продолжает.
— Добрый вечер! — Смирнов совсем не затыкается. — Меня зовут Сергей. А Вы, Франциско?
— Та, канешна. Прияшно понзакомица, — отец старается для приветственного пожатия протянуть к экрану свою руку.
— Ему приятно с тобой познакомиться, Сережа, — со злостью в голосе шепчу. — Корявый русский — это все, на что способен наш Франциско!
— Женя! — мать орет в экран. — Замолчи сейчас же, неблагодарная.
— Я понимаю, чика, понимаю. Перестань так дергаться, — Смирнов прищуривается и плотоядно улыбается. — Ты стесняешься родителей, что ли, малышка Эухения?
Дергаюсь и вырываюсь. Глядя пристально ему в глаза, с яростью шиплю, забрызгивая ядовитыми слюнями:
— Я тебя убью! Убью! Убью! Козел!