Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Не завидуй, брат, — отрываюсь от того, что делаю, бросаю быстрый взгляд и нравоучительным тоном продолжаю. — Зависть — крайне неблагодарное занятие! Сам себя сожрешь, Мишка. И потом, что значит «не так»? Судя по тому, что ты скрупулезно перечислил, во мне все как раз таки идеально.
Идеально, что аж тошнит — кишки выворачивает и заставляет спазмировать желудок, ей-богу, сейчас ведь вырву, если он не захлопнет свой поганый рот! Да и завидовать-то тут особо нечему! Поглядеть-поплакать, если честно. Положение, которое мне на хрен не снилось и на горб не падало, карьера — да я слишком долго к полноценному партнерству
— Как ты меня сюда втянул? До сих пор удивляюсь, — недоумевающе пожимает плечами. — Я ведь не спортсмен, так — любитель, профан, обыкновенный человек. А ты… Гриш, а? Ну как так вышло, партнер?
— Заканчивай заигрывать, старик, нет настроения отбивать твои притязания. Надумал сдрыснуть?
— Нет-нет, — отрицательно мотает головой.
— Что-то в твоей бутылке с водой подмешано было? Чего это ты решил заняться самоанализом и разбором духовной составляющей, тем более, моей?
— Ты крутой мужик и классный друг! — подкатив глаза, с пиететом в голосе, очень одухотворенно, продолжает.
Некоторые бы с ним сейчас поспорили! Кем я только не был за весьма непродолжительный срок! Одним только «мудаком» называли неоднократно. Беспринципной тварью величали и пару раз проскакивал «человек-гандон».
— Обыкновенный, Миш, среднестатистический, проходной, если тебе угодно. С лица воду не пить, а деньгами косяки ведь не замажешь. Материальное поощрение или возмещение не снижает градус ответственности, а в некоторых ситуациях способно вызвать отнюдь не благодарную позицию для поощрителя. Поэтому, правда, кончай и завязывай. Странно смотрится! Ты мне комплименты отвешиваешь, а я, как красная девица, пытаюсь избавиться от навязчивого ухажера. Не заставляй меня грубить тебе, не хотелось бы лишиться одного из пунктов в моем великолепном статусе.
— Так не отбивай, братик, не отбивай и не груби. Я все от души! И потом, ты мой единственный надежный друг. Как-то по жизни ни хрена не склеилось. Завел друзей исключительно среди коллег, которые так и норовят подсидеть, подставить подножку или чего похуже соорудить. Не бери ничего на свой счет! Ты точно не такой! Словно не из разряда юридических прохиндеев! Тебе бы быть судьей. Гриша Велихов — самый лучший и очень справедливый друг Мишки Андреевича Ланкевича! Отец хотел бы усыновить тебя. Ты знал об этом?
— Закрой рот, а? — мгновенно отрезаю.
Тема отцовства в любом контексте — всегда непререкаемое табу! Он глубоко вздыхает, как-то жутко кривит морду, а затем засовывает свой нос к себе в рабочий портфель. Мишаня долго ковыряется в своих бумагах, что-то даже бубнит себе под нос, как будто черта призывает, чтобы найти определенную вещь, затерявшуюся
— Возьми, пожалуйста. Это твое!
— Что это? — опустив руки, рассматриваю канцелярскую пузатую диковину.
— Возьми, — убавляет голос и дергает перед моим носом какими-то документами. — Гриш, это твое. Бери же! Ну!
— Еще одно дело? — хмыкаю. — В пятничный вечер, друг? Ты серьезно? Решил любовно обработать мои выходные? Оставим криминалитет и бытовуху до понедельника. Нет на это времени…
Тем более сегодня — надо как следует выспаться и перед грядущим субботним днем полноценно отдохнуть! Завтра еще одна встреча с Наташей и сыном. Шевцова с завидной регулярностью, заданной ее отцом, два раза на неделе посещает мой дом.
Два дня проводим вместе… Словно не родные! Она стесняется меня — это видно, мнется при каждом вынужденном визите, опускает голову, поджимает плечи и на цыпочках ходит вокруг меня, правда, иногда пытается, черт ее поймет с каких делов, заглянуть в мои глаза.
Я видел своего сына всего шесть дней за этот месяц! Хотя бы так! Хрен с этим! На моих условиях, что немаловажно — в моем доме, на выходных! На ночь, правда, они ни разу не оставались — Юра доставляет и забирает дочь в одно и то же время два дня подряд. Такое впечатление, что Черепашка меня боится. Но я не стал настаивать на их ночевках — например, с субботы на воскресенье. Мне ведь и так любезно выделили часы детских посещений — пора, как говорится, и честь знать!
Сынок эксплуатирует свою кроватку только в дневное, то ли обеденное, то ли еще в какое по его личному расписанию, в то время, когда жадно покушает Наташу, проявит обязательное срыгивание и удовлетворенный плевок, медвежонком укладывается «на бок». Вот тогда-то и наступает мое безмолвное общение с ребенком. Я забираюсь в детскую комнату, усаживаюсь возле его манежа и… Просто смотрю на Петю, страшась потревожить чуткий детский сон.
— Возьми, пожалуйста, — Мишка отворачивается и прячет взгляд, шепотом уточняет. — Это дело твоей сестры, Гриша. Отец пробил через свои каналы…
— М-м-м-р-р-р! — рассматриваю исподлобья протянутую картонную папку. — Ты… Я об этом не просил! М-м-м-м… Куда лезешь, сука? Нет!
— Это копия, Велихов. Отец подсуетился и посчитал, что ты все-таки должен знать. Там все написано, брат. Подробно! Следственные материалы, фото и тому подобное, отсутствуют. Извини, я подумал, что это слишком тяжело. А в остальном… Посмотри, пожалуйста! Дела больше нет, потому как…
— Убери! — собакой рявкаю. Мне кажется, что при каждом раскрытии моего рта я выпускаю не только слова, но и брызги просто-таки нечеловеческого, животного, бешенства. — Убери, сказал! Отойди от меня!
— Прочти, Гриш, прочти! Тебе это надо, однозначно! Все кончено! Слышишь? — прикасается бумагой к моей груди. — Четвертого давно нашли…
— Не верю! — кричу. — Врешь! Никто не знает, что за хрен! Никто, никто… Они не признались! Лишь сообщили о том, что он там был! Отвали от меня! Не желаю знать! Мишка, не смей!
— Сам посмотри! — швыряет документы мне в лицо. — Пока закрыть дело, Велихов! Никого в живых больше не осталось, Гриша! Все, все, все! Слышишь, старик, все кончено…
Моей семьи давно уж нет!