Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Не очень, если честно. Но похрен. Да, это для меня. И что?
— Вот видишь, в этом я оказался прав. А вот законность и моральную составляющую этого документа оценил мой отец. Был крайне впечатлен, слегка обескуражен твоей странной профессиональной некомпетентностью, затем, правда, быстро сменил гнев на милость и, смеясь, назвал тебя самоуверенным засранцем, но все-таки признал, что Гражданский и Семейный кодексы не для тебя. Тут только УК. Ты машина, тебе плевать на чувства и людей…
— Бла-бла-бла, — кривляюсь и размахиваю
— Это значит, что тебе интересен его вердикт? — наращивает интригу, заглядывая мне в лицо.
— Потрудись, будь любезен, — ехидничаю, но стараюсь сохранять хладнокровие и совершаю немыслимую по психологической силе попытку удержать себя в руках.
— Ни одна здравомыслящая женщина не подпишет такую ересь, которую ты изложил в пункте на той второй странице… — почему-то шепчет и странно оглядывается назад. — Ни одна, ни одна!
Третий снизу абзац, пункт один «а»!
Я очень быстро выучил точное расположение слишком скользкого места в договоре, который намерен сегодня с Наташей после секса подписать. Сегодня! Это нужно срочно сделать, а дальше просто строго следовать всем пунктам контракта, который обяжет нас быть адекватными родителями маленькому человечку, которого, если все сложится удачно, мы с ней в скором времени произведем на белый свет.
Помечтал и хватит! Что там дальше по договору он хотел бы мне еще сказать?
— Ты унижаешь ее, как женщину и как будущую мать твоего ребенка. Грубо нарушаешь ее права! Господи, всего одно право! Зато какое! Одно-единственное и этого, как говорится, вполне достаточно, чтобы осудить тебя по статье…
И опять:
«Все та же… Бла-бла-бла-бла!».
Быть матерью? Он об этом, что ли, сейчас пытается мне тут вчесать?
— Не понимаю, Миш. Потрудись яснее излагать свои мысли. Мы ходим вокруг да около, а время, как известно, деньги, а у меня сегодня еще дела, — нахально ухмыляюсь, представляя в красках, как встречусь с Черепахой и чем сегодня мы с ней займемся в нашем новом домике в стеклянных образах. Сажусь на лавку в раздевалке и стягиваю свою пропитавшуюся потом футболку, комкаю в руках и зачем-то притягиваю к носу. Морщусь и тут же отбрасываю вонючую тряпку в личный шкафчик.
— Прочти внимательно то место, Велихов. Неоднократно, медленно, вдумчиво, если хочешь, даже по слогам, по буквам, учитывая все запятые, точки с запятыми и тире, которыми ты щедро приправил одно простое предложение, в котором ловко лишаешь ее разом всех прав. Там ведь только о ней, но ни словечка о тебе. То есть, ты в случае чего наказываешь исключительно ее…
— Да никого я не наказываю, — отстраняюсь от присевшего рядом со мною партнера. — Ты, видимо, так ничего не понял. Там сказано, что…
— Ребенок остается исключительно с отцом, — договаривает за меня. — Дословно. И по-моему, вполне доходчиво
— Так что в сказанном не так? — прищуриваю один глаз и демонстрирую благосклонную к неискоренимой тупости партнера улыбку. — К чему придираешься, Мишаня?
Я, действительно, не понимаю, в чем проблема. Тут даже ничего не нужно из себя изображать.
— Не указано, что в противном случае, ребенок остается с ней, — улыбается мне в ответ и даже как-то пошленько моргает.
Твою мать! Так на то и был весь расчет. Мой ребенок будет со своим отцом, то есть со мной, всегда!
— Есть ведь гораздо эффективнее средство быть с малышом рядом и не травмировать безжалостными действиями его мать.
Очень интересно! Сейчас, похоже, мне откроются все тайны мироздания.
— Ну, пожалуй, просвети меня! — поднимаюсь и подхожу к шкафчику, поддеваю большими пальцами резинку и снимаю шорты вместе с трусами. Обматываюсь банным полотенцем и с надменным видом разворачиваюсь назад.
— В вашем случае с этой женщиной — только вечный и законный брак!
Смешно, но… Я так и знал! Наш разговор, по-видимому, на этом и закончен.
— В это я не верю, Миша. К тому же один мудрый человек, — в этот момент я вспоминаю Настю и ее глубокомысленные речи о том, что «из-за», «за-за», «по-за» и так далее, люди не должны держаться вместе, — сказал, что принудительный брак не есть тот самый выход из создавшегося положения.
— А отобрать у матери ребенка из-за того, что…
— Будет вести себя, как положено, ничего не произойдет. Все будет счастливы и на своих местах, согласно положению и заранее купленным билетам.
Ланкевич клацает зубами и как-то очень по-дебильному открывает и тут же закрывает рот.
— То есть, у этой женщины по умолчанию плацкарт, верхняя боковая полка возле туалета только потому, что она не имеет права на личную жизнь без тебя?
— Нет-нет. Там не так сказано…
— Отец очень заинтересовался тем, что ты старательно ваяешь, и он намерен взять ее дело, Велихов. Говорю тебе исключительно по дружбе, ну и чтобы ты знал и не сильно впечатлялся, когда вы сосредоточите свои заточенные копья друг на друге.
Чрезвычайно интересно и занимательно! Даже так!
— Чего-чего? Угрожаешь, Миха? Заставляешь отвернуть назад? Принимаешь чью-то неизвестную сторону?
— Нет, — партнер надменно задирает подбородок, — просто говорю, что закон будет на ее стороне. Ты же знаешь, отец никогда не проигрывает такие дела.
Значит, устраивая свое так называемое личное счастье, я гарантированно наживаю страшных врагов в лице Андрея Ланкевича и его сынка.
— Дела там вообще не будет — не обольщайтесь и не настраивайтесь на победу или мою скорую капитуляцию, она не подаст в суд на отца своего ребенка. Ни-ког-да! — широко развожу руки по сторонам, словно подставляюсь под его удар. — Не сможет, да и ни к чему это ей, если она, конечно, с головой дружит.