Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
Права! Права! Она права, а я не протестую! Результат — один ребенок! Дальше все! Между нами ничего не будет. Только лишь полные родительские обязательства и регулярные встречи — без дифференцированного отцовства и посиделок раз в неделю. Каждый день, пока малыш не подрастет.
— Но у тебя ведь спросят, почему он Велихов, и мое отчество в придачу светится в свидетельстве. Этот пункт в контракте тоже есть. Шевцова, чем ты на это козырнешь?
— Взрослая женщина имеет право на свою личную жизнь, Григорий? — спокойно, но с угрозой, спрашивает.
— Несомненно, — стараюсь сохранять спокойствие, тихо говорю.
— У
— Верно, — ничего не отрицаю.
— Ты отец ребенка, но мы не живем, не любим друг друга и не спим с тобой.
— Все так, — головой киваю.
— Могу сказать, что ты обыкновенный донор спермы, в ответ на тот неудобный для тебя вопрос. Господи! Что тут такого? На дворе двадцать первый прогрессивный в отношениях век, и мы с тобой давно не дети. Я очень взрослый, один раз разведенный, человек, а ты просто сделал мне ребенка, по доброте душевной, как ты однажды мне сказал. Сделал малыша, о котором мог и не узнать, если бы не выдуманный твой притянутый за уши смешной контракт.
Что? Я дергаюсь и, видимо, слишком резко запускаю вверх Наташку. Вижу… Вижу… Вижу, как срывается ее рука и она действительно теперь летит с испуганными глазами, безумным взглядом и голосящим ором на меня:
— А-а-а-а-а!
Ловлю ее одной рукой где-то уже у самого обрыва. Она не упадет, не позволю — я удержу. Страшно Черепашке! Слышу, как бьется сердце и вздрагивают худенькие плечи.
— Ты что творишь? — шипит в мое плечо. — Велихов, ты больной на голову. Козел какой-то!
— Держу тебя, Шевцова, хоть ты этого и не заслуживаешь. За козла сегодня ночью ответишь. Настраивайся, Черепаха, за оскорбления надо долго извиняться. Ну, а если отпущу тебя, Наташка, — немного ослабляю свою хватку, а она, как это ни странно, сильнее лезет мне на плечи, — ты точно упадешь. Без страховки, без дружеской руки и моих объятий. В пропасть! Разобьешься и погибнешь. Боюсь, что штопать подбородок будет уже нецелесообразно. Просто саван натянут на лицо. Ты без меня…
— Ты… Ты что? — отрывается от груди и жалостливо смотрит на меня. — Ты… Гриша? Как же так?
— Я не донор, Черепашка. Не захудалый донор спермы. Еще раз повторить, по буквам? Ты или глупая, или тебе действительно не слышно.
— Ты…
— Заруби себе на носу, Шевцова. Ребенок будет Велиховым. Тебе придется признать один неутешительный факт, что я никуда не денусь, пока жив буду, мое место рядом с сыном.
— С сыном?
— Да! Ты подаришь мне сына, потому что я так хочу. Услышала.
— Я…
— Боишься, что девчонка выйдет?
— Ты… Отпусти меня, — пытается выкрутиться из моих стальных объятиях. — Господи! Ты чушь несешь!
Хрен ей лысый! Как она по глупости попалась! Я никуда ее не отпущу, а блядская качель никак не унимается и бешено гуляет по сторонам.
— Если выйдет девочка, значит, дочка будет старшей. А я буду трахать тебя, пока не получу пацана! Но я не донор, Наталья. Ты что-то путаешь! Путаешь! Путаешь! И обманываешь саму себя.
— Гриша…
Все! Доска наконец-то останавливается, а я спрыгиваю вниз и снимаю перепуганную до чертиков Наташку.
— Прости меня, пожалуйста, — шепчет с закрытыми глазами куда-то в шею, в подбородок. — Прости, прости…
Что было, то прошло! Но я приму упреждающие меры, чтобы в ее голове такая ересь надолго не задерживалась и не инфицировала чистую
Наташа хочет смыться с малышом? Очевидно! Все ясно и понятно. Есть стопроцентно тот, кто ее в долбаном стремлении полностью поддерживает и в этом направляет? Естественно! Самой такое ей не вывезти. Тогда единственный пока на сейчас вопрос:
«Кто этот „кто“?».
Глава 11
Отец, мать… Дочь
Около месяца спустя, 1 июля
Марина… Шевцова Марина… Моя любимая жена!
Талантливый Максим и его любимая жена восхитительная Надежда, воздушная Наташа, своевольный Дима… Наши прекрасные, состоявшиеся в жизни дети!
Красавица Александра, непокорный Илья… Смешливые внучкИ! И все, все-все, эти люди — моя очень дружная семья!
Первый день второго летнего месяца — наша традиционная годовщина. Тридцать пять лет. Уже или еще? Только лишь? Всего-то? Смешная дата. Видали больше. Да и тридцать пять — вообще не срок! Это так, разминка перед грандиозным событием, перед генеральным семейным боем, скажем, где-то в пятьдесят или семьдесят пять совместно прожитых годков. Но…
Ровно, точно, исключительно, до одной сотой миллисекунды — день в день, час в час, минута в минуту, когда эта восхитительная, утонченная до самых кончиков ногтей, женщина высказала в присутствии не слишком большого количества дружелюбных нам свидетелей и одного вообще не к месту государственного регистратора свое очень спокойное согласие, мягкое одобрение и дорогую клятву:
«Да, Юрочка! Я на все с тобой пойду! Всегда и вместе, родной! Любимый! Люблю тебя, люблю, Юрка, только тебя люблю!»
и неуверенно, спотыкаясь на моих фалангах, надела мне на правый безымянный палец тонкое золотое, обручальное, кольцо.
Затем мой зеркальный жест с золотой отметкой на музыкальном том самом женском пальце, праздничный вечер в кругу друзей, торжественный, но милый и домашний, банкет, легкие тосты, простые, оттого душевные пожелания рыгочущих сослуживцев — от Смирного, от Прокофьева Сергея, от мелкой Тонечки, — крутые, безусловно нужные в хозяйстве, подарки и наконец-то наша первая очень долгожданная брачная ночь, но уже как неоспоримо влюбленных друг в друга законных, «повенчанных государством», супругов.
Мы с леди всегда вместе, рука об руку, плечо к плечу, и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии — и будет так всегда, пока смерть не разлучит нас.
Сука! Не бывать этому! Никогда! Не уйдет от меня, а я ее не брошу, не отпущу ее руку. Просто не смогу… Я этого не позволю и там, там тоже, я буду рядом только с ней…
С тобой, с тобой, с тобой… Моя любимая! Моя жена!
Еще сильнее, четче, глубже, крепче, с мелкой дрожью в напряженном теле вхожу в нее, как в тот наш первый раз. Долблю любимую, вколачиваюсь ей в нутро, внедряюсь, проталкиваюсь через все упругие преграды — хочу пронзить податливое тело, затем застыть, замереть и слушать пение выпущенной стрелы. Хочу быть еще ближе к ней, плотнее и теснее с нежной женской кожей. Хочу слиться всем гибким телом и всем своим нутром. Хочу пометить все блуждающие и неприрученные атомы на женском теле, затем раскрасить нашу страсть в безумные цвета, как неизведанные кварки, и как кости на пятнашках, передвигать по вздрагивающей от наслаждения коже туда-сюда.