Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
Привязываться нам нельзя! Пусть даже и в сексуальном плане. Ни в коем случае. Где бы выбить этот слоган? У себя и у нее на лбу? Родители заметят и пойдут по городам и весям сплетни:
«Кто Наташу, дочь Шевцова Юры, плотской обязаловкой клеймил?».
Хоть на рабочий стол в качестве мотивационной картинки вешай! Мы с ней очень разные и абсолютно чужие друг другу люди. Да, возможно, скоро у нас будет то, что свяжет крепко, навсегда, навечно, но дальше ведь, весь тот период и конечно после, только строгое исполнение условий, черным по белому, выписанным в договоре.
— Тебе срочно нужно выбрать клинику, Наташа, — поднимаюсь и, не оборачиваясь —
— Ты… — пытается, по-моему, слабо протестовать?
Этого делать ей вообще не стоит. Со мной такие номера у нее не пройдут. Без шансов! Не прокатит, однако станет только хуже.
— Да, Наталья. И еще, безусловно, я настаиваю на своем присутствии при каждом твоем обращении к гинекологу.
— Это очень личное, Велихов. Мы с тобой не пара и не женаты. У тебя нет на это никаких прав — все-таки есть у нас в стране строгая врачебная тайна и мое желание, как пациентки, и более того, я ведь о таком не прошу тебя. Сама с этим разберусь. Да чего я так скромно? Надо говорить, как есть! Я просто этого не хочу. Никогда! Нет, нет и нет! Мерзко как-то и унизительно, словно я что-то собираюсь от тебя скрывать. Ты и на осмотры будешь приходить?
По-моему, я слышу в голосе проснувшийся дикий норов и непокорность. У Черепашки помимо панциря есть и крепкий стерженек и шило в тощей жопе? Обломаем все и вырвем жало, чтобы кусать меня потом ей неповадно было.
— Наше! — застываю в дверном проеме, по-прежнему демонстрируя ей свою спину. — Наше личное и одновременно общее, Шевцова. А как ты думала? И потом, не надо утрировать и пугать меня вашими женскими проблемами и ужасами от посещения гинеколога. Я ведь не собираюсь докторам указывать, как им следует вести себя с тобой, и уж тем более не намерен давать им какие-либо советы, но про здоровье моего ребенка и его матери я все же хотел бы знать немногим больше, чем то, что после каждого визита ты собираешься мне типа по огромному секрету сообщать.
Думала, что проведет меня? Хрен ей, а не «Гришка Велихов»!
— Со всем этим я прекрасно могу разобраться сама. Я справлюсь и настаиваю на твоем безучастии в таких вопросах.
— Нет, — захожу в служебную комнату, кручу головой из стороны в сторону, рассматривая свое лицо в зеркале, продолжаю спокойно и уверенно ей вещать. — Нет, Наташа. Ты, видимо, плохо осознала суть того, что вчера спешно и немного нервно подписала.
Слабое шевеление воздуха за моей спиной довольно четко сигнализирует о том, что я здесь больше не один — Наташа стоит и грозно дышит позади меня и одновременно со мною рядом.
— Я не стану скрывать факт своей беременности, Велихов. Не стану! Не стану! Услышь, пожалуйста, — пытается манипулировать и даже, немного повышая голос, угрожать.
— Не сомневаюсь в этом и все прекрасно слышу. Будь добра, не кричи. Не повышай на меня голос и не требуй больше того, что уже прописано по договору. Никогда! На твой крик будет с моей стороны очень нехорошая реакция, которая тебе стопроцентно не понравится, Наташа. Я к такому не привык и не собираюсь привыкать. Надеюсь, ясно? — предупреждаю возможную сейчас истерику. — У нас все четко, Черепашка, как договорились и заверили нашими подписями. Секс, ребенок и совместное родительство. Но это совершенно не означает, что я твой типа неоформленный муж, из которого уже сейчас ты можешь вить веревки и варить воду, пользуясь дебильными беременными привилегиями, мол, я в положении, а ты прогнись немного ниже, брат. Не стоит
Хотя, если честно, все же пока не очень представляю, как буду контролировать ее, когда она уйдет в свободное плавание. Но поживем-увидим и алгоритм слежки за пузатой Черепашкой выяснится тоже как-нибудь.
— Зачем ты так со мной? М? Гриш? — шепчет мне в спину. — Это что такое? Ты организуешь мне тюрьму и строгий режим, а если не послушаюсь, то расстреляешь, вырежешь из чрева малыша и заберешь?
Лучше и не скажешь! Значит, есть идея. Пусть Черепаха посоветуется со старшим братом! Прозондирует почву и узнает, что по чем. Морозов точно ей подскажет фишки и уловки, которыми охранников в тюремной клетке подкупать.
— В тебе будет мой ребенок, — открываю кран, пускаю воду и наклоняюсь, чтобы ополоснуть лицо. — Мой, Наташа. Это значит, что я несу полную ответственность за него.
— Я буду следить за ним, не переживай. Он ведь и мой ребенок тоже.
— Хорошо, что ты это понимаешь, — поднимаюсь и ловлю ее встревоженные в зеркале глаза.
Она как будто чего-то боится. Сильно боится. Пугается, не успевает отклоняться и пропускает за каждым разом накатывающий удар. Меня, что ли, боится? Я ее до чертиков пугаю? Словно в адском ужасе находится. Хватает мощный стресс и, по-моему, намерена… От меня сбежать?
— У тебя не получится обмануть, Наташа. Ничего с этим не получится. Не тешь себя этой мыслью, не давай ложных обещаний. Не стоит даже пытаться, не смей думать, что сможешь в чем-то превозмочь меня. Более того, если хотя бы неаккуратно дернешься, то согласно условиям договора, ребенок в качестве родителя получит исключительно своего отца. А ты пойдешь гулять!
— Там не было об этом ничего. Не ври! Зачем ты пугаешь? Велихов, повернись ко мне. Быстро! Что за манеры? Задом разговаривать со мной, со слабой женщиной. Тебя не научили, видимо, при разговоре смотреть собеседнику в глаза. А?
Ухмыляясь, медленно разворачиваюсь и окидываю взглядом всю демонстрируемую картину в целом. Словно девственница после первой страстной ночи. С белой простыней и точно босыми ногами на кафельном полу, с не расчёсанным кустом на голове и беспокойным, мечущимся по каким-то странным точкам, взглядом, стоит такое очень чахлое замученное видение передо мной.
— Да, Натали? — ухмыляюсь и сладко растягиваю рот в улыбке. — Что, Черепашонок? Чего бы тебе хотелось? Что желаешь, непоседливый зверек?
Видимо, пока не определилась с этим. Жесткий ступор! Мозговой мотор, похоже, у Шевцовой, как говорят шоферы, стуканул. Вскрыть и диагностировать поломку, но до станции техосмотра очень далеко, значит, обойдемся своими силами. К тому же наблюдается проглоченный язык, застрявший комом в горле! И еще, до кучи, мертвецкая, гробовая, тишина! Все! Больше нечего сказать Наташке! Словесно Ната истощилась. Но… Этот несломленный взгляд загнанной за флажки волчицы, увы, никуда не делся. Она разглядывает и даже больно жжет меня.