Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Леди, леди, леди… Тугая девочка, крепкая, сильная. Непокорная! Пропусти, ну пропусти меня… Моя, моя, моя Маринка… М-м-м! — хриплю и заполняю до краев ее. — Хо-ро-шо! Ш-ш-ш, леди, леди…
Как хорошо, хорошо, хорошо-то как…
— Юра-а-а-а… Юрочка! Люблю тебя, люблю… Го-о-о-о-споди! — она сильно, мучительно, до зажмуренных глаз и прокусанной губы, выгибается столбнячной дугой и через несколько мгновений вдруг мягко расслабляет скрученное страстью тело, опадает, как жалкий парус, внезапно лишенный дуновения штормового ветра. — Как приятно… Сейчас так кружится голова и потолок гуляет… Давление,
Голубая венка, выступившая у нее на лбу в момент экстаза, плавно опадает и расходится по телу, затем шустро прячется под кожу, но точно все еще пропускает человеческую кровь. Марина розовеет телом, затем краснеет, исходит пятнами, пульсирует ядерными источниками тепла и страсти, и наконец-то, спустя несколько минут-секунд, принимает свой нормальный, аристократичный, цвет. Цвет глубокого спокойствия и божественного умиротворения, огромной гордости, редкой дорогой породы, охренительного изящества, утонченности и возвышенной небывалой красоты.
Удовлетворена ли, моя леди? Расслабилась, родная? Отпустила все волнения и переживания? А дзен поймала, гармонию обрела?
— Как ты? — немного отклоняюсь от нее и натягиваю на нас летнее одеяло, укрываю с головой, прячу страсть, а затем истому от окружающего мира. — Как ты, моя леди? — утыкаюсь носом в женскую шею, прикусываю бешено пульсирующую жилку, поднимаюсь по острой скуле и всасываю крохотный золотой шарик, вставленный в идеальную мочку маленького уха. — Как ты, любимая? Ну же, ну? Жива? Маринка, время отвечать. База вызывает крохотного бойца. Прием!
— Юр, Юрочка… — Марина сильно мотает головой, пытаясь избавиться от моих жалящих поцелуев в ее звенящую от наслаждения кожу, и предсказуемо лепечет какую-то чушь. — Мы же… Господи! Словно нам… — смеется леди. — Тридцать, ну максимум, сорок… Юрка, что ты делаешь со мной? Вот это да! Разгулялись старики… Медовый месяц, да? Хорошо, что никто не слышит.
— Как ты тут пела? Стонала «Юра, Юра, Юра, я так тебя люблю», — хихикаю и уже, похоже, откровенно ржу.
— Шевцов, да ты мерзавец, как я погляжу. Безжалостный провокатор, мучитель женщин. Специально, да? — щебечет, в свой нежный тон пытается добавить злости и немного гнева. — Ты ведь меня довел… Господи! Ты что, пацан? Я тебе сейчас…
— Люблю, люблю, люблю, — перемещаюсь губами ей на щеки, всасываю кожу, затем пощипываю, оттягиваю на себя, и отпускаю с характерным щипком. — А сейчас целую, целую, целую, целую… Как ты хочешь? Еще? Марина? Не отъезжай, родная, и не ругайся. Не бурчи, мама-медведица. У нас медовый месяц! Как пожелаешь, леди! Сходить медведю за медком? Обмазать твои сисечки и киску? Потрогать там? Слизать нектар, любимая?
Жена легонько хлопает по плечу.
— Ты что? — слегка выпучивает осоловевшие от страсти глазки. — Завелся? Или ты что-то принял? — теперь пытливо прищуривается. — Шевцов! Ты мне обещал! И тридцати пяти лет не прошло, как…
Кислород! Она сейчас про кислород втирает? Так! Я ее сейчас, видимо, несколько огорчу.
— Марин, ты мой легализованный наркотик, добровольный
— Ай-ай! — выкручивается и пытается сбежать от ласки.
— Так что там по поводу сладкого стола, родная? — опускаюсь ниже и захватываю непрерывно дергающийся от постоянного движения сосок, катаю сладкий шарик, щекочу языком и зажимаю с двух сторон зубами. — М? М? М?
— Мед? Ах-ах… Ты что, с ума сошел? — но все же подставляет грудь и сползает еще немного ниже по кровати, ерзает животом, лобком и широко раздвинутыми до сих пор ногами подо мной.
— Не отрицаю факт помешательства, леди. А что? Сливки у нас всегда есть, твоя домашняя клубника, да плюс шампанское в холодильнике. Наша годовщина, как-никак, Марина Александровна. Все располагает к тому, что день будет долгим, а кровать стабильной. В конце концов, ты не имеешь права отказать мне. Супружеский долг и божественное наказание. Или что-то типа того. За то, за то, — ухмыляюсь, — за то, что муж встанет с супружеской кровати весьма неудовлетворенным. Будет злым, нервным и очень, очень-очень, — показываю глазами, где именно нарастает возбуждение, — стойким и сильно напряженным. Просто каменным, гранитным… Нужно снять твердость и утихомирить бурю! Чем на это ответит сейчас моя любимая жена?
— Пора вставать, задира, — упирается ладонями мне в плечи и поворачивает свое лицо. — Много дел! Юрка, Юрка, перестань.
— Обойдутся! Все пошли на хрен, однозначно вон! У меня огромные, безоговорочные права на это тело. В конце концов, я хочу побыть с женой! Тем более что я во-о-о-т столько ждал этого сексуального забега.
— Ожидание тебе однозначно пошло на пользу, впрок, — подмигивает. Она со мной заигрывает? Вот же… Ей, видимо, предложенного все же не хватило! Ну что ж, тогда, пожалуй, требуемого добавим, преподнесем плотским бонусом еще.
— Продолжим, леди? — подсовываю руки ей под плечи, заставляю обнять себя за шею и прильнуть грудью ко мне. — Еще? Еще? «Маринка» хочет секса с «Юркой»? — подмигиваю, и не дождавшись возможного ответа, голодным поцелуем затыкаю ее рот.
Стонет, ноет, но не отстраняется. Марина в поцелуе в точности идет за мной. Вылизываем друг друга, ласкаем внутренние щеки, дразнимся языками, а на финал — жена прикусывает мне нижнюю губу, и удобнее устраиваясь на подушке, водит за собой на привязи, как несмышлёного ягненка. Накажу, ох, как я сейчас аристократку накажу…
И я еще разок захожу в нее.
— Я быстро, леди, — шепчу на ухо. — Не успеешь сосредоточиться на процессе, как кончишь.
— Не пугай, герой.
Жена устраивается удобнее и поднимает бедра еще выше.
— На всю длину, любимая? Поглубже? Пожестче или… — шепчу в любимое лицо. — До ярких звезд из глаз? Неудержимые слезы, бульканье, хрюканье, икание и твоя внутренняя истерика? Прием!
— Не пугай, Шевцов! Не пугай, сказала, — шепчет и уже очень громко дышит. — Не пугай, не пугай… Не боюсь… Не боюсь тебя, Шевцов… Юрка, ты… — выгибается и плотнее насаживается на мой член.