Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Задавай свой вопрос. Я не могу угадывать, что тебя интересует, — двигаюсь с ней рядом, стараюсь подстроиться под мелкий женский шаг.
— Кто твои родители, Гриша?
В какой связи ее интересует моя гнилая родословная? И потом, такой вопрос я точно не ожидал. Хотя, возможно, выясняет генетический профиль будущего ребенка. Ладно, пощажу.
— Женщина и мужчина.
Бью ладонью по колышущимся диким травам и незаметно наблюдаю за Наташкой. Шевцова грозно зыркает, взглядом источает дикий яд, затем громко фыркает, почти рычит, и быстро отворачивается от меня.
— Идиот, — шипит зараза.
—
«И никогда не буду!» — хотелось бы добавить, но все же лучше с этим обожду и предусмотрительно промолчу. Неизвестно, какой она еще вопрос выдаст на закуску.
— Имею высшее юридическое образование, уголовное право — мой фирменный конек…
— А как они познакомились друг с другом?
Издевается, что ли? Мои родители ее интересуют? И только? Больше ничего?
— Наташ, я за них ответственность не несу. Откуда я могу такое знать? К тому же отец рано ушел из семьи. Они развелись, когда мне было девять лет. Потом, слава Богу, мне не представился удобный случай расспросить убитую таким сволочным поведением мать о том, как он ее встретил и как стремительно, или не очень, развивались их отношения. И как получился я. Думаю, план был тот же. Семья и дети. Все, как у всех.
— Понятно…
Что ей понятно? Отстаю на несколько шагов от двигающейся в том же темпе Наташи! Даю ей шанс уйти от меня подальше, а может быть, и совсем сбежать и скрыться из поля моего зрения, хотя бы до тех пор, пока я этим «понятно» напитаюсь, насыщусь. Затем и вовсе останавливаюсь, замираю на том месте, на котором меня внезапно оприходовал словесно-физический столбняк из-за скупого:
«Мне понятно, Гриша! Теперь все ясно, из-за чего ты такой непримиримый мудак!».
— Что-то не так? — кричу ей в спину.
— А? — Наташа оборачивается и застывает на своем месте с изумленным видом и по-дебильному открытым ртом.
Она осматривается по сторонам, без конца оглядывается, теперь уже назад, словно пробуждается от наваждения, а затем, прошептав, видимо, проклятия в мой адрес, спешным шагом идет ко мне.
— Что тебе там понятно, Шевцова? — несколько раз ей повторяю. — Что… Тебе… Вообще… Может… Быть… Понятно… А?
Ни хрена ведь не знает обо мне! И туда же лезет. Мудрая, как та столетняя черепаха. Видимо, я ее генетикой разочаровал.
— Я что-то не то спросила? — тихо произносит. — Позволила лишнее, Гриша? Но ты ведь сам сказал, что можно на неудобное не отвечать. Однако все-таки ответил, а я просто проявила вежливость. Это был обычный взрослый диалог. Твоя реплика, а следом моя. В чем вина? Оплошность?
Да ты по сердцу, сука, провела ножом. И даже без анестезии. А так, вроде ничего! Нормально! Поговорили, отдиаложили. Очень блядски, словно по приколу, как бы хохотнула обкуренная молодежь.
— Что тебе понятно, Наташа? — успокаиваю свой тон. — Или ты разочаровалась? В чем тогда? Или в ком? На что-то большее, по всей видимости, рассчитывала?
— Я просто думала…
— Ну-ну, — сжимаю руки в кулаки и ментально приказываю ей все же заткнуться и не накалять.
Но! Мы с ней друг друга очень плохо знаем, поэтому
— Я считала, что у тебя очень счастливая семья, а оказывается, твой отец рано развелся с матерью.
— У меня счастливая семья, Наташа, — обрываю ее скучные догадки. — Был всего лишь один отчим! Спасибо маме за то, что не стала менять мужчин, как дамские перчатки. К тому же, Стас был чудесный и прекрасный человек, которому на меня было по большому счету насрать. Что есть я, что меня нет! Нормально! Меня все устраивало и мне все подходило. Он не лез ко мне, не досаждал с типа отцовскими советами, или мужской опыт какой-нибудь передавал, а я, наверное, в благодарность за это, испытывая охренительный пиетет и все-таки выказывая свое гребаное почтение, не создавал проблем ему. Вот так мы и существовали втроем в двухкомнатной квартире, пока мне не стукнуло, наконец-то, восемнадцать лет. Потом я ушел из их квартиры и стал жить, что называется, своим умом и домом, самостоятельно. Университетское общежитие, чужие съемные квартиры, продавленные пружинные кровати многочисленных подружек. Все было! Я через многое прошел. Но с ней, со своей матерью я больше не общался. Мы не виделись, не звонили, не писали и не поздравляли друг друга с юбилеем. Отныне каждый был сам по себе!
— Совсем? Вы не поддерживали отношения? Столько лет! А сейчас?
— Ее нет на этом свете, впрочем, как и биологического отца, а с отчимом я ведь не обязан знаться — он не мой отец. К чему? К чему нам выдуманное вежливое общение, если не о чем говорить? М?
— Но ты всегда был очень аккуратно и модно одет, я думаю, что, будучи ребенком, ты точно не голодал и был всем необходимым обеспечен. Наверняка в той двушке, одна комната все же была твоя, как за ребенком закреплена, — закатив глаза, задумчиво продолжает. — Такой стильный парень. Потом этот ваш с Максимом городской лицей. Моя мама очень волновалась за брата, когда он туда попал. Ну… Чтобы у него с учебой было все нормально, чтобы не пошел по наклонной или в какую-нибудь дурную компанию не встрял, и чтобы выпускные экзамены не завалил…
— Ты, вообще, меня слышишь, Шевцова? — перебиваю весь этот нежнейший, забубенный бред. — Или ты просто свой монолог ведешь? Или все же диалог? Что скажешь, Черепаха? — рычу и дергаюсь. А ей хоть бы хны, стоит и лупает глазами, как молодая телка перед основательно вздрюченным быком.
— Гриш…
— Отец бросил нас! Бросил! — рявкая, а затем по слогам медленно провозглашаю. — Раз-вер-нул-ся и вы-шел че-рез дверь. И шести месяцев не прошло, как Ника погибла. А он, урод, нашел себе новую манду, а на законную семью наплевал, растер и вымел твердый мусор.
— Ника? — Наташа спрашивает очень тихим голосом.
Пиздец! На хрен я все слил сейчас? Никто ведь из этой банды не знает, кроме Суворовой, конечно, что у меня была старшая сестра, которую убили тридцать лет назад.
— Да! — отвечаю.
— А кто такая Ника, Гриша?
— Моя старшая сестра. У нас с сестрой всего лишь четыре года разницы. Она ушла в землю в свои несчастные тринадцать лет. Убили! Ее убили! Перед этим изнасиловали и страшно пытали. Держали в подвале, словно кусок мяса в морозилке…