Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Нет, леди, нет. Я сравниваю факты и пытаюсь понять, когда я упустил свою дочь.
Это обыкновенная суета и адское томление от жуткой неизвестности, которую Черепашка не спешит перевести в статус:
«Все хорошо и ясно, папочка! А у меня нет в жизни никаких проблем!».
Я отлично успокоился, когда Наташа стала секретарствовать в центральном офисе у Смирнова Алексея. Она начала интересоваться жизнью вне стен нашего дома, а с понедельника по пятницу включительно собираться на постоянную работу — ранний подъем, питательный завтрак на скорую руку, пешая прогулка перед работой, ее задумчивое кружение с парующей чашкой по нашему двору, затем обычное такси и легкий в щеку поцелуй для сонного отца, стабильно провожающего дочь на необходимую
Каждый вечер пятницы Наташа исчезает с моих сверхчувствительных радаров! Она не возвращается домой, а уезжает с кем-то под различными предлогами — то встречи с вновь нарисовавшимися одноклассниками, то бесконечные дни рождения каких-то очень древних, вероятно, моего возраста, подруг. Отмазки, отговорки, глупые оправдания… Пока Марина не сообщила мне по «огромному секрету», что Наталья встретила мужчину и у них свидания где-то там, за периметром пространства, старательно размеченным моей перископной видимостью. Я, естественно, изумился графику этих странных встреч, предположив, что:
«Он что, женат, родная?».
Марина успокоила и заверила, что со слов Наташи, которым по-прежнему можно верить, графа «семейное положение» у наглого засранца чистая, без дополнительных отметок, а в графе «дети» — жирный прочерк и хрустящая бумажная пустота. Очень утешает и расслабляет мои натянутые долбаной неизвестностью нервы. Хотя бы Наташа — не любовница, бездушно уводящая мужа от жены, а он — не злостный алиментщик, использующий женщин в качестве плотского развлечения между судом назначенными встречами с его детьми…
— Свят не сын Сергею, парни, — Смирнов, прикуривая сигарету, спокойно говорит. — Пиздец полный! Крах всем надеждам, возлагаемых на этого ребенка, и просто адский шторм. С ней, — не оглядываясь назад, кивает на суетящуюся по двору заливающуюся от смеха свою жену, — с моей крохой, с маленькой, с моим Антошкой, случился, братва, ох.ительный нервный срыв. Я думал, что мы с ней не выживем, просто эту бурю не преодолеем, а она погибнет или с ума сойдет. Тонька четыре полноценных дня отходила от того, что младший учудил за, вероятно, неполный час, когда сдавал анализ на отцовство. Она совершенно не плакала — ни одной скупой слезинки, но ее отрешенное поведение и напрочь отсутствующий неяркий взгляд, пустой, без единой здравой мысли, говорили мне о том, что Тоня роет подземный ход в своей мелкой скорлупке, и еще чуть-чуть, она достигнет эмоционального дна, там, естественно, закроется, уйдет под землю и:
«Хрен тебе, „Смирный“, не вытащишь меня и больше не найдешь. Твои сыновья — дебилы, а ты ушлёпнутый, высоко эмоциональный… Баран!».
Чертом смотрела, вероятно, даже проклинала и костерила так, как только маленькая умеет. Там выдумка на оскорбления не хромает — мать даже возраст не берет. Короче, как мы с ней тот месяц пережили, если честно, до сих пор ума не приложу. Не укладывается в моем чугунке, как мы справились и не тронулись по фазе с ней одновременно.
— Погоди-погоди. Теперь ведь у вас все хорошо? — Андрей рассматривает с высоты своего гигантского роста блуждающих между высоких сосенок девчонок. — Тоня вроде улыбается. Смотри вон, с Галкой и Мариной мило общается. Они там шутят, похоже. Байки травят, возможно, нас обсуждают. Или только задиру, он же сегодня единственная звезда! — поглядывает теперь на нас, а мне еще по-братски блядским глазиком моргает. — И потом, Макс, может это все и к лучшему? Чужой мальчишка в доме, да его неизвестная мать. Странное появление — подкидыш с запиской в переноске под дверью у Сергея. Каменный век какой-то! Кто сейчас так подкладывает детей? Только малолетки, скинувшие грудничка в общественных туалетах, наверное. Смирный, протрезвей с этим ребенком! — Прохоров, прихрамывая и корча страдальческую рожу, присаживается рядом со мной. — Когда вы обо всем узнали?
— Давно, Андрей. Почти месяц назад. Месяц, месяц… Не стал рассказывать, потому что нечем хвастать, да и не до того было. Сначала мать, потом уродливые выбрыки ее сына. Я не
Уж кто бы говорил! Знакомые черты, Смирнов! Он весь в тебя, Максим, герой ты наш любезный. Тютелька в тютельку. Глазами, конечно, вышел в мать. Сероглазый бешеный юный интеллектуально гениальный хрен!
Сейчас мне лучше на это все вообще не реагировать, не выказывать заинтересованность, плотненько заткнуться и усиленно помалкивать, потому как это ведь я в настоящий момент помогаю младшему Смирнову узаконить нахождение не родного сына в его квартире, в которой пацаненок временно, по всей видимости, живет.
— Так, лады! А что с настоящими родителями? Есть хоть какие-нибудь подвижки в том направлении? — аккуратно уточняю — надо же что-то Сержу при очередной встрече отвечать.
— Ищем. Я все старые связи подключил. Полиция, даже уголовный розыск с нами, есть некоторый выход на военных — те, конечно, неохотно, но тоже что-то роют. Процесс идет. Но все это какие-то ненадежные зацепки, сплетни, слухи. Город ведь не деревня, дворов с половозрелыми девицами больше, чем один. Поэтому не слишком легкая задача, Юра. Да и Тонька создает препятствия. То, — еще одна затяжка и прищуренный взгляд в сторону жены, — Сереже надо думать об усыновлении, то о лишении родительских прав настоящей пока еще не найденной матери, то «любимый, давай возьмем себе», то… Короче, это очередной аврал и стопроцентный пиздец! Ладно, братья! — вместе с дымом громко выдыхает. — Поскулил и хватит, засунул язык в свой зад и шустренькой походкой дальше пошел, — закладывает сигарету в рот, жмурится и поднимает губы, оголяя ровные как будто все на месте «старческие» зубы, звонко хлопая в ладоши, говорит. — Тридцать пять, Шевцов? Тридцать пять лет! Срок, полкан! Твой срок! С одной! С одной женщиной! Что на это скажешь, Юрка?
— Так точно, товарищ полковник. Вот прибыли к вам на базу, чтобы с помпой отпраздновать наш скромный юбилей. Тридцать пять — юность же? Андрей?
— Да-да, задира, ты абсолютно прав. Или, — ржет, раскинув руки на деревянных брусьях подобия летней кухни, — я должен что-то иное сейчас сказать?
— Макс, спасибо, что пригласил. Тут очень круто! — осматриваюсь по сторонам. — Отличная работа, да и природа — то, что доктор прописал.
— Это дом Сергея, пацаны!
— Ну везет же сыну, — Прохоров выпучивает взгляд. — Я думал, что это Сергея Прокофьева истинная вотчина…
— Была когда-то. Да, у тебя правдивая информация! После того, как его сын, племянник Тонькин, с семьей уехал, Композитор подарил участок ей, — Смирнов кивает на подскакивающую и размахивающую ручонками перед носом у Марины Тоню, — а она, если можно так сказать, по-родственному, в качестве наследственного подарка, по договору с братом, передала его нашему Сергею. Старший брат жены боготворил этого засранца, который, увы, никак не разберется со своей жизнью. Все ему пока не так! В Серже ведь больше от Прокофьевых, чем от Смирновых. Даже внешне, он — это сильная и значительно подросшая Тонька под жирной ширкой из тестостерона. Вероятно, поэтому у нее с ним сверхинтеллектуальный бой. Короче, загородный дом перешел в нашу полную и безоговорочную собственность, а мы вот с крохой усиленно сторожим младшее имущество, пока его хозяин в себя придет и станет полноценным добропорядочным хозяином этих крутых владений.
Великолепный план! В духе Макса Смирного, с крутыми элементами, внедренными и приправленными эмоциональными заскоками его жены! Все четко и по делу, а главное… Как они изящно-то нагибают младшего, своего Сергея. Чувак уже на сколько месяцев здесь задержался и в неизвестности завис? Тут только поучиться надо. Нам с Мариной, например. Для Сержа — это однозначно охренительный потолок по времени! С нервами, с истерикой, даже с этим маленьким мальчишкой, но младшенький Смирнов сидит на месте и даже заговоры со мной, за спиной своего могущественного отца, плетет…