Любовь одна – другой не надо

Иголкина Леля

— Гриша… Нет… Перестань.

Руку я, конечно, убираю только лишь затем, чтобы обхватить ее и уложить на живот. Шевцова дергается, пытается вернуться в исходное положение, да только я не позволяю. Подкладываю ей под бедра две подушки и раздвигаю Наташкины ноги, фиксируя своими коленями удобное положение.

— Нет-нет-нет. Ты же сказал… — попискивает и мотает головой по оставшейся очень плоской подушке. — Ты обещал…

— Обещал, — медленно произношу и провожу рукой по ее промежности. — Обещал, обещал, Наташа… Значит, трогать не буду, — ухмыляюсь

и, как маленькому ребенку, говорю, — просто посмотрю.

Наталья скулит и с обреченным стоном сама вдавливается еще немного глубже в подушку и матрас.

Первое движение языком я делаю под очень быстрое, оттого поверхностное, женское дыхание. Ее кожа покрывается мурашками, а ягодицы делают странное движение, словно следуют за моим языком. Наташка помогает? Помогает? Черепаха мне подмахивает! А ведь я только начал обрабатывать интимное местечко, а у нее там уже, по-видимому, охренительный аврал.

— Что такое? — прикасаюсь к половым губам и обрисовываю интимный контур ее тела. — Что, Черепашонок? Любишь так? — еще раз вверх-вниз по на глазах набухающей плоти.

— Не-е-е-е…

Ничего уже, по-видимому, не соображает! То, что Шевцова умеет симулировать наслаждение, я прекрасно уяснил. Такое состояние она демонстрирует весьма и весьма умело. Артистка, да и только! Но сейчас, по-моему…

— А-а-а, — Наташа сильнее прогибается в пояснице и несмотря на подложенные под нее подушки еще больше выставляет мне для обозрения и действий сексуального характера свой зад. — М-м-м-м-м…

Отстраняюсь и прекращаю все движения. Помалкиваю и смотрю на то, как она осторожно перебирает ногами по кровати, стремясь подползти ко мне с вполне себе осознанной целью…

— Полизать? — шепчу, слегка склонившись над ее макушкой.

— Ты-ы-ы-ы…

— Я здесь.

Наталья двумя руками слишком сильно сжимает простынь и практически вытягивает ее из-под себя. Завелся отзывчивый Черепашонок! Просит, хочет, просто жаждет продолжения, но…

Спрыгиваю с кровати и быстро набрасываю на круто вздыбленную, сильно взведенную, но не разряженную, черепашью попу покрывало, так кстати подвернувшееся и упавшее мне в глаза.

— Идем гулять, Шевцова! Хорошенького понемножку. Если с самого утра начать, то ночью будет скучно, а ты еще к тому же и устанешь. А кто меня тогда будет развлекать? Давай-давай-давай. Не упрямься! Не скули! Не будь жалкой девочкой! Будь гордячкой!

Она хнычет. Бедняга! Гордо, видимо, и весьма строптиво. Такое многообещающее начало и такой обломистый финал. Ха-ха!

Отхожу от кровати подальше и с нескрываемым издевательством на своем лице внимательно рассматриваю, как сопя, шипя, потом постанывая, порыкивая и даже пару раз хрюкнув и наигранно всплакнув, Наташа очень нехотя поднимается, затем абсолютно не стесняясь своей наготы и очень вызывающего вида, проходит слишком близко мимо меня, касаясь при этом своим оголенным бедром и жаркой кистью моего паха.

— Бесстыжая? — хмыкаю и слежу за ней.

— Да.

— Наглая? — продолжаю бить словами.

— Да.

Наталья

кружит по комнате, по-цыгански дергая мелкими грудями и повиливая мелким задом каждый раз, как передвигается возле меня.

— Да ты, как я погляжу, очень озабоченная? — смотрю на то, как она, наклонившись, поднимает с пола свои вещи, при этом демонстрируя мне то, что только что пробовал мой сейчас во рту непомещающийся язык.

— Да.

— Жаждущая? — шепчу и облизываю свои губы, демонстрируя обернувшейся ко мне именно на этом слове Шевцовой кончика шаловливого языка.

— Да.

— Страстная?

— Да.

— Пылкая?

— Да.

Она подходит к шкафу и ковыряется там в своем белье. Вытаскивает какой-то очередной комплект и, растянув на двух указательных пальцах подобие трусов, ждет моего одобрения именно на этот туалет.

— Да, — теперь моя, похоже, очередь соглашаться.

Играя в похотливые вопросы и не менее развратные ответы с томным придыханием, мы неторопливо, тихим сапом, все-таки собираемся на совместную прогулку.

— Стоя? — подмигиваю Наташке и, кивая головой, указываю направление на выход.

— Да, — проходит мимо меня и еще раз рукой проводит по канючащему втихаря «грешку». — М-м-м! Не болит, Гриша?

Вот же стерва! Играет не по правилам! Я-то ее не касаюсь, а она уже два раза чуть не довела меня до позорного конца.

— Лежа? — пропускаю ее перед собой, не подаю вида, что задет ее словами, да и руками, если честно, тоже.

— Да.

— Догги?

— Не люблю эту позу, — мгновенный и весьма развернутый ответ.

Это что-то новенькое! То есть, «нет»?

— Почему? — задаю вопрос.

— Не нравится.

— Значит, ты все же пробовала? — закрываю дверь, беру ее за руку и свожу со ступенек на траву.

— Да.

— Объяснишь отказ? — теперь обхватываю ее за талию и прижимаю тонкое тельце вплотную к себе.

— Нечего объяснять. Просто не нравится.

— Наташ… — начинаю клянчить, — ты ведь спрашивала «какая я?». Вот мы и поговорим с тобой о чем угодно, а в конце дня сделаем выводы и представим свою защиту.

— Чего-чего? Какую еще защиту? — вскидывает на меня свой взгляд.

— Неважно. Итак, почему не нравится догги?

— У женщины безобразно мотается голова в моменты близости, словно она в горячке. Унизительно и одновременно пошло.

— Это же от наслаждения. Дама себя слабо контролирует, пытается морок вытрусить из головы, пока кавалер вколачивается в тело, — объясняю, напяливая темные очки, и тут же, одновременно с этим, губами утыкаюсь в собранный на голове лохматый топорщащийся пучок.

— Ей больно, Гриша, — парирует мое предположение. — Это не наслаждение, это настоящее подчинение, а мужчина грубо самоутверждается за ее счет. Он ведь не видит, что у нее на лице в этом момент, какие огромные слезы стоят в глазах, и как она себя чувствует… Использованной, беззащитной, оттраханной. Именно так! Она даже подстроиться не всегда может. Это жестокая поза! И я говорю «нет»!