Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
Иногда Наташка выбегала в свой перерыв и ярко радовала сексом. Мы драпали с ней в ближайшую дешевую гостиницу, расположенную рядом с офисом Смирнова, надменно провожающим нашу пару, и Черепашку, в частности, неуверенно подходящую ко мне, пристроившемуся своим мягким местом на капоте служебной машины перед носом ухмыляющегося Вадима.
— Наташа, может быть, нужно было сделать тест, прежде чем бежать в больницу. Я не знаю, но хотя бы для твоего спокойствия, — прикладываю ладонь к ее вспотевшему лбу, провожу по коже, собирая влагу. — Ты хорошо себя чувствуешь? Температура? Что с тобой?
Теперь, похоже, ее очередь успокаивать мой ручной тремор.
— Я терпела, Гриша, словно аппетит нагуливала, а вчера вот решилась и все-таки сделала тест. Всю ночь перед этим не спала, представляешь? — еще шире улыбается. Похоже, от бессонницы у Натальи настроение только улучшается, что очень странно, а не наоборот.
— И? — заправляю ей за ухо длинный русый локон.
— Положительный, — не спуская с меня взгляда, лезет в свою сумку и достает нечто вытянутое, завернутое в клетчатый носовой платок. — Это… Он. Я подумала, может быть…
— Я могу взглянуть? — протягиваю руку и принимаю ее бесценный «дар», который она мне чуть ли не с поклоном демонстрирует.
Нет-нет! Держит, словно хлеб-соль передает, но в руки взять не разрешает. Отстраняется, тряпку разворачивает и на раскрытом хлопке показывает тонкую полоску с двумя темно-синими параллельными линиями. Наверное, это он, положительный итог?
— Наташ… — откланяюсь, словно брезгую, и все же улыбаюсь, чтобы не волновать ее.
— Я сдала анализ, Гриша, посетила гинеколога. Все, как положено!
— Когда? — бегаю глазами по ее лицу. — Когда успела?
Хотел еще добавить:
«Без меня?».
— Все вчера, еще вчера. Не смогла, не смогла больше мучиться неизвестностью — перегорела, видимо. Прости! Я прекрасно помню, что ты настаивал, но… — тычет теперь себе под нос эту же полоску. — Ведь это что-то значит! Я думаю…
— Результаты уже готовы? — пропустив пару ударов своего взбудораженного ожиданием сердца, задаю вопрос.
— Сегодня. Но… — Наташка заикается, прячется и не показывает свою охренительную радость только лишь от банального предположения о новом временном статусе. — Я беременна, Гриша. Я чувствую! Чувствую! Понимаешь? К тому же, — быстро прячет тест-полоску и бережно укладывает обратно в свою сумку, — мне приснился очень хороший сон.
Только бы об этом врачу не сообщала, а то мы с ней получим направление в иное отделение, с другим уклоном, но с очень однозначным диагнозом — маниакально-депрессивный психоз, нарушение пищевого поведения и сновиденческий невроз, и весь этот букет на почве никак не наступающей беременности.
— В том сне я держала на руках маленького ребенка. Грудничка, голенького и очень теплого — я даже ощущала температуру его тельца, словно все это было наяву. И это был точно мальчик — без сомнений, красивый, словно сказочный. Маленький Принц! У него чистые, ясные голубые глазки и угольно-черный меленький зрачок, и такие, знаешь, — она осторожно прикасается к моим глазам, я инстинктивно смаргиваю и шумно выдыхаю через нос, — длинные и завитые ресницы, как у тебя. Он был… Игрушечный, необыкновенный, кукольный ребенок, но плакал кроха, как самый настоящий непокорный малыш. Звал меня, заглядывал в лицо и по-детски просил кушать… Он трогал меня за грудь, — Наташа по щекам расходится легким румянцем и касается своей груди, слегка массируя и сжимая выпуклость, — так сильно хотел молочка. Гриша, я знаю, что жду ребенка! Жду его! Жду, жду, жду! Это тяжело понять и принять, но я знаю,
— Шевцова! — ее бесцеремонно прерывают и, по всей видимости, вызывают в кабинет.
Наташка вздрагивает, от нервного прихода освобождаясь, быстро смаргивает, и мы одновременно с этим теряем наш установившийся зрительный контакт. Какого черта эта тетка влезла?
— Шевцова! — еще раз произносит фамилию и с недовольной миной ждет.
— Это я, — шепчет, отвечая ей, но глаз с меня не сводит. — Я пойду.
Она встает и оправляется. Грубо приглаживает распущенные волосы, перекидывая их через одно плечо, словно с силами к чему-то нехорошему собирается, и сжимая ручки своей сумки, ни разу не оглянувшись на меня, подходит к выкрикивающей ее фамилию медсестре.
— Я Шевцова!
— Наталья Юрьевна? — та, поглядывая в карточку, уточняет.
— Да, — Наташа отвечает.
— Проходите, — тетка открывает перед ней дверь и, вжавшись в дверной проем, пропускает внутрь.
Вот и все! Конец! Конец! Рад? Рад? Рад ли я? Если честно, не знаю. Слишком многое было опрометчиво заявлено, а затем целенаправленно поставлено на кон. Если сегодня ее интересное положение подтвердится, то это будет означать только лишь одно! Финал всем нашим интимным встречам, постельному соседству по регламенту в том стеклянном домике, в искусственном лесу.
Мы ждем ребенка? Или снова Наташе что-то показалось и у нас осталось еще два полноценных месяца вдвоем? Чему я больше рад? Рад за нас, за Наташу и за себя, или не хочу терять полового партнера потому, что к нему за четыре месяца нижней половиной тела привык?
По-моему, я слишком долго здесь нахожусь. Мимо меня проходят бесконечные люди, в основном, конечно, женщины, но есть и мужчины, старательно вышагивающие за своим пузатым генералом, шушукающиеся на лавочках в ожидании вызова в какой-нибудь специализированный кабинет. Время тянется слишком медленно, очень нудно и весьма противно. Жалобно! Да и я выгляжу, скорее всего, не лучше. Двадцать, двадцать пять, тридцать… Нет! Все же сорок две! Сорок две минуты томительного ожидания. Кому-то «всего лишь сорок две», «подумаешь, всего-то», а для кого-то это целая вечность, многозначительный жизненный интервал. Дверь кабинета, поглотившего Шевцову, наконец-то открывается, и его освещение треугольным лучом указывает посетительнице дорогу на выход из него. Встаю со скамейки и по привычке застегиваю свой пиджак. Расправляю плечи, слегка выпячиваю грудь вперед и делаю несколько глубоких вдохов. Только бы не грохнуться в обморок от новости или… Не разочароваться в ключевом моменте, о котором Наташа мечтала все то время, в течение которого мы были вместе, и которого так целенаправленно добивались, о котором в тайне друг от друга грезили и из-за которого, вероятно, в скором времени нам придется расстаться, как мужчине и женщине лишь для того, чтобы стать обычными родителями — отцом и матерью, но не двумя довольно близкими друг другу людьми.
Улыбается? Или… Она плачет? У Наташи текут слезы, которые она, абсолютно не скрываясь, смахивает с глаз и с блестящих щек. Сука! Ей опять не повезло.
Вдруг Шевцова, словно очнувшись от накатившего внезапно наваждения, вздергивает подбородок, громко выдыхает и увеличивает скорость приближения ко мне, да она практически влетает в мою грудь, и привстав на цыпочки, глядя мне в глаза, шепчет точно в губы, раздражая воздухом мне нос:
— Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо. Я… Я… Господи… Все вышло, вышло, вышло… Слышишь? Ты понимаешь?