Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Наташа, — подкидываю ее, поправляя нашу связку, прошу смотреть только на мое лицо. — Пожалуйста, вернись ко мне, — прикусываю дергающийся перед моим носом всклокоченный, словно от спячки пробужденный, розовый сосок. — Наташа, Наташа… — оттягиваю нежную плоть и всасываю тоненькую шкурку, катаю языком горошину и слушаю стонущую музыку, которую Наталья мне на ухо выигрывает, словно фортепианный виртуозный аккомпанемент любезно в момент интима предлагает.
Я больше не могу терпеть, мне нужно двигаться. Член стонет, раздувается и давит ей на стенки. Наташка, в свою очередь, сжимает, поглощает, забирает мою плоть,
— Хочу тебя, — шепчу, и немного отстранившись, плавно захожу в нее. — Тебя, тебя… — ловлю скачущие шепчущие губы в свой плен. — Хочу тебя, Шевцова! А ты меня?
Не протестует! Нет! Она сама меня целует. Я двигаюсь внизу и трахаю Шевцову, а она хозяйничает у меня во рту и дерет «Гришеньку» вверху. Я за ней не успеваю — ритм нарушен, за одно мое проникновение Шевцова умудряется несколько раз орально изнасиловать меня. Я стону ей в рот, не прекращая долбящих возбужденную плоть движений, а она гуляет руками в моих волосах, трется голой грудью о мою промокшую футболку и вдобавок тазом сильнее подается на меня вперед.
За каждым ударом грома я пронзаю Натали и получаю свой персональный яд. Теряю разум! Пиздец! Что это вообще такое? Что мы с ней под этим дубом вытворяем? А главное, к чему все это нас впоследствии приведет? Срастемся и обрастем… Ребенком!
— Меня? Меня? Меня? Хочешь? Хочешь? ШЕВЦОВА! ОТВЕЧАЙ! — вколачиваюсь в киску очень быстро, кричу, рычу, раздражаюсь, злюсь и жду, как озабоченный, зависимый от ее решения, хоть какого-нибудь ответа. — Не кончишь, пока я этого не захочу!
— Да! Да! Да!
Наташка кончает и выгибается ко мне навстречу, сильнее насаживаясь пахом на меня.
Выплескиваюсь с ней одновременно, а дождь, словно в наказание, закатывает истерику с крупными горошинами льда.
Град! Словно в наказание за осквернение поляны? Или это благословение и после этого Шевцова наконец-то понесет?
Глава 15
Мы и… Он!
Сентябрь, почти два месяца спустя
— Возьми, пожалуйста, — протягиваю Наташе прозрачную пластиковую бутылку. — Без газа, как ты просила.
Она берет не глядя. Уставившись остекленевшими глазами на бежевую холодную стену с огромным плакатом с подробной информацией о безоблачном счастье материнства с огромной буквы «М», Шевцова откручивает крышку и делает пару аккуратных и коротких глотков.
— Наташ, почему мы здесь? — обвожу рукой жутко неуютное полутемное помещение с каким-то въедливым больничным запахом времен моего обосраного детства. Присаживаюсь рядом с ней на лавку, покрытую дешевым коричневым дерматином, и упираюсь локтями в колени своих широко расставленных ног. — Я думал, что мы уже определились с клиникой. Тебе ведь там все нравилось. Что-то пошло не так? Персонал нахамил или…
— Я передумала, Гриша, — перебивает, — и больше не доверяю тем врачам.
— Наташ… — отталкиваюсь от своих коленей и упираюсь в холодную безжизненную стену за собой, рассматриваю расстроенную женскую спину, то и дело подрагивающую плечами. — Дело ведь не в том, доволен ли я. Ты выбрала ее сама, а я всего лишь поддержал тебя…
— Ты им деньги заплатил? Много, да? — резко поворачивается ко мне и проговаривает предположение. — Не хотят возвращать аванс?
— Не в этом дело. Просто… — выдыхаю и возвращаюсь к ней. — Послушай, зачем мы здесь именно сегодня? Так рано, еще ведь восемь часов утра. Только вот регистратура открыла норку. Что это за место? Я понимаю, что гинекология, но какая-то слишком древняя…
— Я думаю, что беременна, — пытается мило улыбнуться, но все равно выходит безжизненный, словно неумело нарисованный, оскал. — Получилось, Гриша, — одной рукой обхватывает себя за шею и до красноты растирает нежную кожу. — Я уверена! Понимаешь?
— Перестань, — укладываю сверху свою ладонь и останавливаю ее нервное нехорошее движение. — Пожалуйста, перестань, Наташа.
Как у нее странно и очень бешено горят глаза, словно хрусталь на солнце бликами играет. Ей «кажется», она что-то «думает», даже «предполагает»! Уже в который раз!
— Есть явные признаки? — пытаюсь мягко выяснить причины очередной уверенности. — Тебя тошнит, плохое самочувствие, желудок от какой-то конкретной еды бастует?
Отрицательно мотает головой.
— Задержка? — аккуратно предполагаю.
— Да, — шепчет, губами прикасаясь к моему уху. — Долгая, очень, еще с августа. Уже месяц, Гриша. И сегодня вот тоже ничего, хотя… Я не знаю, не уверена, сколько это, но месячных точно нет. Прекратились. Последний раз в июне. Была уверена, что цикл сдвигается, те врачи так говорили, они ведь нас заверили, что там, — она обнимает себя и сдавливает живот, — жизни нет, еще полагали, что у меня от твоего напора просто нервный стресс, а я, если честно, грешила даже на погоду. Понимаешь?
Не знаю, что сказать. Наверное, да. Возможно, я понимаю, что она имеет в виду. Напор был. Был, безусловно. В августе, например, мы с ней чудили даже здесь, в городе. Пару раз в моей машине быстро перепихнулись, пока добирались до основного места назначения. Потом случайно, не специально, распоясались в женском туалете ресторана, в который я пригласил ее по случаю своего сорокалетия, один раз встретились телами на очень темной лавочке в парковой аллее… Нет, там мы страстно начали, отпускали колкости и даже пошлости травили, издевались друг над другом, затем жадно целовались, слегка кусались, потом облизывались, бесцеремонно запуская руки друг другу в трусы, несильно щипались, дергались, как перевозбужденные малолетки, а вот закончили опять в машине, на заднем сидении, даже не стянув мои штаны. Как мы умудрились, до сих пор в башке не уложу, но все точно состоялось. Ее потом, бедняжечку, ножки не держали, и я еще горделиво напомнил ей, что когда-то о таком уже предупреждал. Мол, я не трепло и слов на ветер не бросаю.