Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Это левая конечность, Черепашонок! Ей как будто все равно. Значит, можно и сильнее дергать.
С прискоками добираюсь к двери и понимаю, что ключи-то я не приготовил. Да уж! Сегодня я что-то не в полной интеллектуальной силе, не на пике своих мозговитых возможностей, кручусь волчком и не знаю, куда пристроить женское тело, чтобы не свалить его словно в прозекторской или у печи в том самом крематории.
— Тшш, Ната, Наточка, — шепчу ей в ухо, — проснись на пять минут и помоги мне.
Дую ей в лицо и трогаю губами кончик носа. Шевцова
— М-м-м, — мычит и растирает кожу пальцами.
— Нат, там во внутреннем кармане пиджака у меня ключи от дома. Будь добра… — проговариваю и выставляю грудь вперед, демонстрируя маршрут ее ручного исполнения. — В левом…
— Поставь меня и достань сам, — раскачивает ножки и пытается жопой на землю сесть. — Мог бы разбудить и так не надрываться. Выпендрежник! Галантный кавалер!
Ну как понять вас, женщины, когда вы так противоречивы!
«Хочу, чтобы на руках таскал. Пожалуйста, извольте. Нет, пожалуй, опусти меня. И это выполнено. Теперь чего изволите?».
— Долго еще ждать? — брыкается и прыгает, как выворачивающаяся перед нежеланным душем кошка.
Все же опускаю Шевцову, подпираю ее плечом и не даю раскачиваться в своем сомнамбулическом сне. У нее сновиденческий приход или ночной кайф словила. Наташка попеременно поднимает, как фламинго, свои босые ножки. Что ей там снилось, что она так широко раздвинула ворота, словно…
— Тебе что-то классненькое снилось, Натали?
— Не помню. А что? Какое это имеет значение? Особенно сейчас, ночью, когда я босиком подпрыгиваю у двери.
— Ты странно себя ведешь, словно я обломал тебе наслаждение. То ли в этом сне мы были с тобой вдвоем, вместе, возможно в одной постели, то ли ты была с кем-то еще и этот кто-то, очевидно, очень очевидно, почти подвел тебя к обрыву с наслаждением, а потом…
— Открой дверь, пожалуйста, Велихов, и не рассуждай. Я действительно замерзла. У тебя, как я погляжу и слушаю, все сводится только к одному…
Я ведь еще очень молод, Черепаха! И у меня огромные запросы! А как же иначе? С ухмылкой хмыкаю, передергиваю плечами и пробираюсь в свой внутренний карман за ключами от нашей светёлки. Плавно открываю дверь и бережно проталкиваю ее вперед, в наш общий дом с одной-единственной просторной комнатой, служебным помещением и кухонным пространством размером два на два. Огромная застеленная кровать посредине! И больше ничего! Там во встроенном шкафу есть наши сменные вещи, но мы ими, как это ни странно, очень редко пользуемся. Всего лишь пара спортивных костюмов, две футболки на двоих, да столько же пар джинсов, плюс необходимая смена нижнего белья, естественно, ее восхитительные комплекты и еще несколько теплых шерстяных носочков всех длин-размеров для мерзнущей в стопах-пятках-щиколотках-коленях тощенькой Наташки.
Шевцова шустро заскакивает в ванную комнату и сразу же защелкивает дверной замок. Понятно! Желает побыть наедине с собой и без моих прикрас внутри нее. Да я уже как будто
«Грешок, что скажешь? Да, братуха, я спокоен, а ты, дружочек прав! Все как будто точно!».
И потом, этот «Гриша» — умный мужик, к тому же опытный любовник и крутой чувак, которой прощает все косяки динамщице Наташке. Тогда, пожалуй, схожу за вещами, оставшимися в машине. Если она не против?
Купленный зефир, ее миниатюрная сумочка в тон общей платяной картине, очередное нижнее белье и мой заснувший, наконец-то, телефон! Подхватываю вещи, еще раз проверяю сигнализацию в машине и прослушиваю брачное пение сверчков:
«Ребята, мое вечернее почтение! Глушите дам, трогайте их между лапок и плодите новых сверчков! Аминь! Да будет так, сверчата!».
К стрекоту комах внезапно добавляется непрерывная вибрация телефона из сумочки Наташи. Прикладываю к уху — точно, звук идет оттуда! Кто-то вызывает Черепаху, которая сейчас в душе натирает себе спинку? Кто-то Шевцову очень хочет? Значит, подождут, да и я, естественно, не стану торопиться. Выкуриваю последнюю на сегодня сигарету и еще раз внимаю беззвучной трели телефонного звонка, установленного на виброрежим. Кто-то слишком, чересчур, весьма настойчив!
— Наташа! — стучу ей в запертую дверь. — Ты там скоро?
— Еще пару минут, — томно мямлит, но все еще дряхленькой змеей шипит.
— Не спи там, Черепашонок, — спокойно предупреждаю. — Не хотелось бы дверь ломать на случай твоего несанкционированного там храпа.
— Я выйду через пару минут, Велихов. А если ты не будешь меня отвлекать, то и намного раньше.
Мне кажется, или мы действительно с ней разговариваем, как устоявшаяся парочка, которая то и дело подкалывает друг друга, пробуждая слегка заснувшее желание.
Да чтоб ее! Опять этот телефон. Может что-то срочное? Открываю этот дутый кошелек с какими-то чудными украшениями и запускаю руку в единственное, отделанное шелком отделение. Господи! Как с таким аксессуаром можно вообще куда-то выходить? И что я вижу? Темно-синий тюбик губной помады… Помады? Она что? Вот зараза! Прокручиваю в руках небольшой цилиндрик. Так и есть! Ну, черт бы ее подрал! А я и не заметил! Даже привкус на губах — ее естественный, природный.
«Мамочка!» — мигающее имя абонента, старательно вызывающего Наташу в… Вскидываю руку и смотрю на время — в час ночи звонок от беспокоящейся матери, как говорится, самое оно!
Абонент скрывается из интерактивного видения, но совершенно ненадолго. Затем настойчивый вызов снова повторяется! Так-с! В чем вообще проблема? Я ведь прекрасно знаю эту женщину, могу запросто ей ответить, что с Наташей все хорошо, Черепаха натирает мордочку и споласкивает испачканные землицей лапки, и ей, как матери, не стоит о дочернем благополучии беспокоиться. Я прослежу за Шевцовой младшей! Кстати, весь полноценный трехдневный срок!
— Наташа! — повышаю голос. — Выходи немедленно!