Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Значит, партнерам просто нужно сосредоточиться друг на друге и подобрать общий ритм, темп. Возможно, спрашивать о том, что кто из них как себя чувствует. Всегда ведь можно обсудить, что не так. А мне кажется…
— Для тебя важна эта поза? — Шевцова поднимает на меня свое лицо и идет в открытую, атакует прямо в лоб.
Хмыкаю и рассматриваю ее сощуренный от солнца взгляд и небольшую россыпь идеально мелких веснушек на бледных щеках.
— Я просто предложил, но не настаиваю, Натали, — объясняю.
— Важна? — она не унимается и еще раз задает вопрос. — Именно эта? Важна?
— Нет.
— Вот и отстань от меня. Я тебе не сучка, на которую вскакивает кобель и трахает, не глядя ей в глаза…
— Противоречиво, Наташа. Ты
Она просто доверяет мне и ей нравится подчиняться… Мне? Затыкаюсь, обрываю монолог и разглядываю из-под своих очков Наташку.
— Разговор окончен, Велихов. Что ты смотришь на меня? Я говорю, что эта тема полностью исчерпана, а мы начинаем ходить по кругу, пытаясь переубедить или даже склонить противоположную сторону к своей версии. Мое «нет», Велихов, очень громкое, четкое и незыблемое, и означает только то, что означает. Я говорю категорическое «нет»! Что дальше? Что там на твоей повестке дня?
Странная у нас компания! Компания из двух очень взрослых людей, давно знакомых друг с другом, но ни разу, до определенного периода, не переходивших некоторые жесткие, находящиеся под высоким напряжением, моральные рамки. Почему? Что нам мешало, например, спать друг с другом раньше? Наше давнее знакомство как раз должно было этому способствовать, а не наоборот. Это из-за крепкой дружбы с ее братцем, что ли? Возможно, но все же вряд ли! Наталья точно не болтлива, даже молчалива и скрытна, она бы не разнесла такую благую весть по ветру, да и я бы не молотил бездарно языком о том, чем мы с ней под одеялом занимаемся, когда остаемся наедине, вдвоем. У нас, действительно, чудные отношения. Очень, очень, очень… Словно мы оберегаем, охраняем друг друга! Словно мы уважаем или даже… Любим друг друга? На сегодняшний день, по крайней мере, достаточно очевидно, что мы сильно переживаем о том, что будет с каждым, когда наш «договорной союз на двух» пополнится маленьким секретарем «тайного тройственного совета». То и дело в наших разговорах с язвительными остротами на эту или другие, подобные темы, проскакивают грустные нотки о том, что будет, что произойдет, когда она внезапно, но долгожданно понесет, а потом родит. Что будет с нами потом? С дармовым сексом, в конце концов, будет однозначно покончено. Как все это будет? И сможем ли мы реализовать пункты, изложенные в черных строках белого контракта на одного маленького ребенка, подписанным мной, Григорием Велиховым, и ею, Натальей Шевцовой? Куда ушла романтика, Черепашка? Куда пропала нежность, страсть? Мы тупо подписали с ней договор… На ребенка!!! Неудобно вспоминать об этом, а потом, как правило, у меня еще и голова болит от фантазий, которые, как слайд-шоу, проходят перед глазами. Поэтому… Не буду, не буду, не буду… Об этом позже!
— Ты знаешь, я ведь совсем не сохранил в памяти Надьку Прохорову, теперь уже Морозову, конечно-конечно. Она же гуляла с нами, а? — наобум, то, что первое в голову пришло после очень злободневных вопросов, то скупым тоном и произношу. — Я ведь когда встретил ее у Макса в том доме… Звездец полный! Это реально было смешно. Короче, я распушил перья и сочно приударил за ней. По-моему, она мне отвечала и стремилась к продолжению. Телефон-то я у нее взял. Представляешь? Удивительно! Правда, потом Макс скрипел зубами, раздувал губы и после свадьбы еще долго, при каждом удобном и неудобном случае сводил со мной счеты — то недосолит, то пересолит, то сырым накормит, так изощренно припоминал мне попытку завоевать Прохорову. Ты знала, что твой братец патологически ревнив, кроме того, что с криминальным талантом, конечно? М, Шевцова?
— Я его сестра, Гриша, а не любовь всей жизни, за которой он страдал так, что смотреть было больно. А то, что ты себя так повел, лично для меня не странно и абсолютно не удивительно. Как отчаявшийся и не очень разборчивый кобель! Все в
Замечательный ответ, Шевцова! Что дальше? Чем покроешь карту?
— Даже так? — изгибаю бровь, вырисовывая ее из-под оправы очков. — Кобель в отчаянии? С кобелем, возможно, и соглашусь, а в чем мое отчаяние? Отбоя в женщинах у меня нет!
— Именно! Кидаешься на все, что двигается и пахнет сучкой. Надька ведь самая маленькая, Гриша. И по возрасту, и по сложению. К тому же Макс, как истинный будущий муж, старательно охранял ее покой — видимо, не даром, ты-то рядом голодным волкодавом кружил; да и она очень рано уехала из города. Сколько ей было? Кажется, если не ошибаюсь, всего лишь восемнадцать лет. Надежда — большая умница! Она старательная девочка, впоследствии прекрасная женщина и очень замечательная мать. Зверь охраняет свою любимую Куклу, а ты… Своим рылом, — тычет пальцем мне в лицо, — внаглую перся в казенный ряд! Чем там намазано было или ты просто хотел досадить Максиму?
— Это я тоже знаю. За рыло — моя тебе сердечная благодарность, Черепаха! Кстати, вот совсем недавно ты была очень даже не против, чтобы мое рыло шурудило у тебя между ног. Или это допустимо исключительно по отношению к тебе, и ты меня жестко ревнуешь, Шевцова? Ревнуешь, когда представляешь с другой? Как я ее…
— Ревную, Велихов, — спокойно отвечает, — но как хорошего друга! Я большая собственница! И если в данный момент ты спишь со мной, то не хотелось бы делить, опять же, твое рыло с какой-нибудь бабенкой. И еще… Я не люблю дружбу на десятерых, потому что в такие отношения не верю. Кто-то ведь все равно остается обделенным. Рано или поздно, рано или поздно такой дружбе приходит нехороший конец.
— Не беспокойся. Я мужской силой не обделен и на здоровье не жалуюсь, но двоих женщин с их обязательными истериками точно не потяну. Да и не в мужской силе дело. Это неправильно заводить параллельные отношения со второй, так и не расставшись с первой.
— А как потом у нас будет, м?
Я замолкаю и делаю вид, что не догоняю, о чем она сейчас спрашивает и что имеет в виду.
— Я поясню. Как твоя принципиальность сработает дальше, когда я буду в положении, а ты расправишь крылья и…
— Прикажешь мне на весь твой беременный срок сохранять целибат? — наклоняюсь, пытаясь заглянуть ей в глаза. Наталья отворачивается и пытается отстранится телом — нет уж, будет рядом, тем более что здесь такой себе лесок. — Что-то не так, Черепашонок? Ревнуешь, как друга, а требуешь верности, словно мы с тобой пара.
— Я ведь буду терпеть… — Наташка даже надувает губы, выпячивает нижнюю и ставит обиженные глазки. — Не буду ни с кем…
— Ни с кем и никогда. Есть еще одно, пока не прозвучавшее слово, Натали. Нехорошее слово «навсегда»! Противное и заставляющее, как правило, людей ошибаться. Ты будешь носить моего ребенка и половые отношения, в том числе чрезвычайно близкого характера, на этом у тебя прекратятся навсегда. Ты все подписала сама! Добровольно и без принуждения и моего нажима. Дергалась и заверяла, что не заинтересована в плотском! Что теперь изменилось? Шевцова? — хватаю за куцый бок, пощипываю и заставляю ее нервничать.
— Пусти! — выкручивается. — Пусти, пусти! Не нужен мне никто! Сказала же! Я просто интересуюсь, где заканчивается истинная правда, а начинается новая версия лжи, старательно выдаваемая тобой за правду.
— Мной? Выдаваемая за правду? То есть я тебя обманываю и, по твоему мнению, я профессиональный лгун? — немного завожусь.
Если честно, не немного, а очень основательно, резко, с того чертова пол-оборота. Она меня реально напрягает. Воришкой осматриваюсь по сторонам, слежу за тем, не идет ли кто за нами, а убедившись, что путь свободен и человеческих препятствий на маршруте не наблюдается, хватаю Наташку за плечи и припечатываю, вероятно с большей силой, чем предполагал, к дубовому стволу. Шевцова ойкает и зажмуривается, морщит нос и закусывает нижнюю губу, когда прикладывается затылком о толстенное дерево.