Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
Вполне! Хотя еще год назад я вообще не предполагал, что захочу когда-нибудь стать отцом и заиметь ребенка, и уж, конечно, никогда не мечтал о том, что это будет ребенок от Шевцовой Наташки. А про семью я вообще молчу. Какая мне еще семья? Сорок лет!
— Помнишь, как ты застряла на том дереве? — указываю подбородком. — Залезла вроде бы и не слишком высоко, но спуститься вниз не смогла. Ваша псина еще…
— Катя! — перебивает и со смехом откидывает голову назад. — Катька! Наша рыжая-бесстыжая! Это папина подружка! — по-девичьи грозит мне пальцем. — Катюша, Китти. Ты тоже помнишь ее? Был ведь эпизод?
Пиздец как! Ни хера себе эпизод! Ей сейчас смешно, а вот
— Не люблю собак, Наташа, — передергиваю плечами. — Вернее, они не для меня.
— Так наша Катя и не собака вовсе, — похоже, обижается, — это полноценный член семьи. Она аттестованный спасатель, правда, на пенсии…
— Сука еще жива? — выпучиваю удивление. — Монстр какой-то. Фу! Она схватила меня за джинсы, когда я стягивал тебя с той коряги. Ее челюсти сомкнулись на моей ноге.
— Катя умерла давно, Гриша. К сожалению, собаки так долго не живут. Не смей говорить, что она «сука». Она человечнее некоторых «человеческих сук». А знаешь, — дергает меня за рукав, — как она папу к маме ревновала? О! Это был такой концерт, когда Катя приходила зимними вечерами погреться в дом. Мама пряталась от парочки папа-Китти у нас в комнате. Отец ворковал с Катей, вывалившей свое лысое пузо в шрамах на нашем огромном диване. Она рычала, но позволяла отцу делать все…
— Наташ…
— Господи, Гриша! Посмотри, какой мир большой, какой красивый, какой…
— Я хочу обсудить один момент, Черепашка. Пожалуйста, остановись, замри и послушай…
Наверное, я недостаточно громко говорю, потому что Шевцова точно меня не слышит. Она размахивает одной рукой, другой сильно прижимая к телу букет, заливисто смеется, подмигивает мне и оглядывается по сторонам, указывает на какую-то веселую компанию из трех мопсов, что ли, запряженных одним поводком в стройный ряд. Наташа присаживается на корточки, каждого из хрюкающей братии треплет за ухом и каждому дает понюхать хоть один цветок.
— Прелесть же, прелесть, — ярко улыбается. — У моего ребенка обязательно будет пес! Обязательно! Детям нужен с детства самый лучший друг!
— Наташа… — вторю имя и головой положительно мотаю. — Ната, Ната…
— М? — помахав рукой четвероногой банде, неуверенно подходит ко мне. — Да? Я много говорю, ты устал? Ну, прости, прости, прости. Не знаю, что со мной, трещу без умолку. Это, видимо, гормоны. О! То ли еще будет!
— Я хочу поговорить о нашем контракте и о нашем совместном времени, — и внимательно слежу за явной сменой настроения. — Хотел бы…
— Нет! — обрывает и не дает мне договорить.
— Нет? — заискивающе улыбаюсь. — Нет? Ты ведь даже не знаешь, что я хотел тебе предложить, ты недослушала меня…
— Да какая разница, если мой всегда ответ: «Нет! Нет! Нет!». Повторю неоднократно на все, что бы ты мне не сказал. Мы подписали договор! А значит, я не желаю слушать! Что ты хочешь? Что теперь не так? Я беременна! Довольно! Все! Разбежались по углам! Я разрешаю тебе общаться с ребенком, подходить к нему, но…
— Ты что? Еще раз можно? Ты что-то разрешаешь мне? — прищуриваюсь и сжимаю только что радостно размахивающую руку в яростный кулак. — Раз-ре-ша-ешь мне? Даешь добро на моего ребенка? Ты, видимо…
— Я мать, Гриша! — выкатывает незыблемое.
— А я отец, Наташа, — рычу в ответ.
— Мать важнее, — отходит от меня, отворачиваясь,
— Ты больна? — шепчу и расчесываю себе затылок.
— Что?
— Головой тронулась? Дура!
— Ты…
— У нас контракт, Шевцова! — обхватываю женский локоть и, сдавив, словно тонкий прутик, подтягиваю «чудо чудное» к себе. — Контракт, Наташа! По которому у нас одинаковые полноценные права на ребенка, который мой так же, как и твой. Поэтому…
— Да-да, — она вымученно улыбается и как будто стонет, — да-да, ты прав. Я ошиблась, извини, пожалуйста! Но о большем, чем уже указано в том договоре не проси.
Вот и поговорили! Просто охренеть!
Глава 16
Я и брат!
Когда у вас спрашивают о самочувствии, состоянии здоровья или о положении ваших дел, о настроении на день, неделю, месяц то, что, как правило, принято воспитанным людям отвечать? Вариантов, безусловно, много и зависит от того, кто спрашивает, каким тоном, твой друг или твой враг…
Слезы сильно мылят окружающую обстановку, горло саднит и чешется от воздуха, обжигающего мою гортань, щеки парусят, язык не помещается во рту, пот адским градом льет, но ноги неустанно мотают живые километры. Сколько их уже? Десять или больше? Не помню, если честно, или тупо не уверен, на каком-то этапе просто перестал считать. Передвигаюсь, не спуская с асфальтовой беговой дорожки взгляд, не задумываясь над тем, какой делаю по счету километраж…
Мы ведь больше не общаемся с Наташей! Не общаемся! Не разговариваем о жизни, о планах, о положении дел. Только «привет-пока» и «как дела». Как так, сука, вышло? Есть же гребаный контракт! Она обязана! Обязана мне! Мне! Мне! В ее прекрасном положении я целиком и полностью «виноват». Да что я за рохля, блядь, такая, раз позволяю собой крутить какой-то напичканной родильными гормонами радости бабе? Она старается избегать наших встреч вне больничных стен, когда вынужденно — я же вижу, вижу, вижу, все, сука, вижу, — пересекается со мной под кабинетом у доктора, ведущего ее беременность. Я нужен ей только по причинам сдачи дополнительных анализов, при проверке крови на новые инфекции или просто для успокаивающей моральной поддержки, когда Шевцова вдруг разуверивается в себе и в системе обеспечения медицинских услуг для будущих мамашек. Хотя в последнем случае я вряд ли смогу быть ей полезным. Не хочу играть роль подушки безопасности, на случай «если вдруг», «как быть» или «стоит ли что-то из предложенного брать».
Торможу возле речной кромки, присаживаюсь на корточки и опускаю очень низко голову. Свешиваю локти на коленях и, раскрыв рот, пуская слюни на песок, шиплю, рычу, плююсь:
«Устал, устал, устал! Больше не могу! Сука ты, Шевцова! Сука! Жалкая сучечка… Раздавлю!».
Разве я ее обидел? Да не припомню что-то такого! Подкалывал — да, шутил — да, пытался фонтанировать идеями — было неоднократно, распушивал перья — это, как всегда; хотел угодным быть, хотел просто трахать так, чтобы и она была под впечатлением и не стеснялась меня. У нас ведь в этом направлении тоже был контракт. Но с момента оглашения наконец-таки достигнутой цели наших интимных встреч, словно ведьмовская бабка пошептала. Шевцова усиленно делает вид, что никогда не видела меня, а уж тем более, не спала со мной, а ребенок, которого она под сердцем носит ей курьерской доставкой старый аист, блядь, на крыльях верности принес.